Взгляд его падает на конверт, который лежит сверху, его лицо озаряется предвкушающей улыбкой, и он говорит гостю:

– Это продолжение одного очень забавного эпизода. Позвольте, я расскажу вам первую часть, прежде чем вскрою конверт. Итак, около двух недель назад я получил письмо под грифом «Сатердей ивнинг пост», адресованное, однако, не мне, а

Мистеру Томасу Краклину

«Сатердей ивнинг пост»

Филадельфия, штат Пенсильвания.

На конверте было множество пометок, сделанных, очевидно, в «постовском» отделе писем:

«Адресат не найден».

«Поищите в истории за 1930 год».

«Думаю, что это персонаж из рассказа Х. за 1927 год».

Человек, сделавший последнюю пометку, угадал – Томас Краклин и в самом деле был персонажем нескольких моих рассказов. Вот что было написано в письме:

Мистер Краклин я хотела бы знать ненаходитесь ли вы в родстве со мной поскольку моя фамилия была Краклин и у меня был брат с которым мы уже давно невиделись[376] и мы беспокоились о нем и я подумала читая ваш рассказ а не тот ли вы самый Краклин дай думаю напишу и выясню с уважением миссис Краклин Ли.

Там был обратный адрес – городишко в Мичигане. Письмо позабавило меня – я уже давным-давно не получал ничего подобного, так что немедленно сочинил ответ. Написал я приблизительно так:

Дорогая миссис Краклин Ли!

Конечно, я и есть Ваш давно потерянный брат. Сейчас я сижу в Балтиморской тюрьме в ожидании смертной казни через повешение. Если выберусь, то буду рад навестить Вас. Думаю, что понравлюсь Вам, за исключением того, что мне нельзя раздражаться, а то я иногда убиваю людей, если мне приносят холодный кофе. Но думаю, все бы ничего, разве что, выйдя из тюрьмы, я буду очень беден, и был бы рад, если бы Вы оказали мне поддержку, если, конечно, меня не вздернут в ближайший четверг. Пишите мне через моего адвоката.

Я приложил к письму мое собственное имя и подписался: «Искренне Ваш Томас Краклин».

Наверняка это ответ.

Писатель вскрывает конверт, в нем два письма. Первое адресовано ему самому:

Уважаемый сэр я надеюсь моего брата неповесили и благодарю вас что переслали мне его письмо я бедная женщина и сегодня некупила картошки чтоб купить марку но надеюсь что моего брата неповесили и если нет я хотела бы его увидеть непередадите ли ему это письмо с уважением миссис Краклин Ли.

А вот второе:

Милый мой братец у меня не так много денег но если тебя отпустят ты можешь приехать ко мне немогу обещать тебе много но может быть вместе мы справимся правда немогу тебе ничего посулить но надеюсь ты выйдешь и желаю тебе всего самого наилучшего вечно твоя миссис Краклин Ли.

Дочитав письмо, литератор говорит:

– Ну вот, нечего сказать, развлекся, чертов умник! Мисс Палмер, пожалуйста, напишите этой женщине, что ее брата помиловали и он уехал в Китай, и положите в конверт пять долларов… Однако уже слишком поздно, – продолжает он, и они вместе с посетителем идут наверх. – Можно заплатить немного денег, но что делать с вмешательством в человеческую душу? Писательский темперамент вечно толкает на поступки, последствия которых ты не в состоянии исправить… Это моя спальня. Я много пишу лежа и когда вокруг слишком много детворы, но летом в дневное время здесь так жарко, что рука прилипает к бумаге.

Посетитель отодвигает складки ткани, чтобы примоститься на краешке стула, однако литератор поспешно его предостерегает:

– Не трогайте! Именно так один человек оставил ее.

– О, прошу прощения.

– Да нет, ничего страшного – это было давным-давно. Присядьте, отдохните немного, а потом мы пойдем наверх.

– Наверх?

– Наверх, в мансарду. Это, как видите, большой дом – старомодной постройки.

Мансарда, словно сошедшая со страниц викторианского романа, радует взгляд. Косые лучи предзакатного света ласкают кипы и стопки журналов и брошюр, учебников для школы и колледжа, «маленькие» парижские журнальчики и балетные программки, старые номера «Дайал», «Меркьюри», «Иллюстрасьон» без переплетов, «Сент-Николас», журнал «Исторического сообщества Мэриленда», вороха географических карт и путеводителей от Золотых Ворот до Бу-Саады[377]. Пухлые папки со связками писем, одна из них озаглавлена: «Письма дедушки к бабушке», десятки альбомов для вырезок и фотоальбомов, детские книжечки и конверты, набитые всякой всячиной.

– А это мои трофеи, – мрачно говорит литератор. – То, что некоторым достается взамен солидного банковского счета.

– Вы довольны?

– Нет. Но иногда под вечер здесь хорошо. Понимаете, это что-то вроде библиотеки, библиотеки жизни. Но нет места более тягостного, чем библиотека, когда засидишься в ней надолго. Если, конечно, не жить там постоянно, ибо тогда приспосабливаешься и понемногу сходишь с ума. Какая-то часть тебя отмирает. Ладно, пошли наверх.

– Куда?

– Наверх, под купол, в сторожевую башню – называйте это, как вам угодно. Я покажу, ступайте за мной.

Башня тесна и полна топленого безмолвного зноя, пока писатель не открывает застекленные створки купола, впуская вечерний ветер. Насколько хватает взгляда, вы видите реку, петляющую меж зеленых лужаек, деревьев, фиолетовых домов и красных трущоб, смешавшихся в милосердных сумерках. И пока вы стоите там, ветер усиливается, и вокруг башни начинает свистеть буря, неся мимо птиц.

– Мне довелось здесь пожить, – сообщает писатель чуть погодя.

– Здесь? И долго?

– Нет, недолго, в юности.

– Наверное, вам было тесновато.

– Я не замечал.

– А вы бы хотели снова попробовать?

– Нет, да я бы и не смог, при всем желании.

Зябко поежившись, писатель закрывает оконные створки. Пока они спускаются, посетитель будто бы оправдывается:

– Дом как дом, совершенно такой же, как у всех, правда?

Писатель кивает:

– Когда я строил его, я так не думал, но, в конце концов, я полагаю, он все-таки стал совершенно таким же, как другие дома.

Литератор на склоне дня[378]

I

Проснувшись, он почувствовал себя гораздо лучше, чем когда-либо за последние недели, а то и месяцы, – сей факт он осознал от противного, поскольку не чувствовал себя плохо. Минуту он постоял, прислонясь к дверному косяку в проеме между спальней и ванной, пока не убедился, что голова у него не кружится. Ни капли, даже когда он, нагнувшись, пошарил под кроватью в поисках тапочек.

Солнечное апрельское утро было в разгаре, он понятия не имел, который час, потому что давно не заводил часы, но, пройдя через всю квартиру в кухню, он увидел, что его дочь уже позавтракала