Все происходит не так, как ему хотелось бы: сардонические замечания Блинга вызывают слишком много смеха, и вообще он поддерживает с американцами слишком оживленную беседу, из которой Муд по большей части исключен.

— Вы тоже бегун, мистер Ву?

Они выходят из парка Байхай с его белым куполом и празднично разодетыми школьниками, которые носятся туда-сюда, как сорвавшиеся с места цветы. Муд рассказывает, что парк славится во всем мире своей спокойной красотой, а Блинг заполняет паузы повествованием о его недавнем прошлом, о котором Муд не упоминает. Еще два года тому назад, — говорит Блинг, — парк был закрыт для широкой публики, взятые напрокат лодки не нарушали спокойной глади озера, массивные ворота были заколочены и охранялись. Вход сюда был запрещен всем, за исключением жены Мао и ее личных гостей.

Блинг объясняет, каким было потрясением, когда в один прекрасный день ворота запретного рая распахнулись и всех начали впускать внутрь, но тут мистер Муд перебивает его и задает вопрос о марафоне.

— Как вы угадали? Я действительно бегун, — отвечает Блинг. — Один из местных героев. Уже три года бегаю за Пекинский университет. Приходите как-нибудь посмотреть, Муд, будете моим гостем.

— Бегун на длинные дистанции?

— Пять и десять тысяч метров. И рекордсмен в беге на полторы тысячи метров.

— Так, значит, вы будете участвовать в завтрашнем соревновании?

— Увы. Завтрашним героям придется бежать без Би Винг Лу.

— Неужели вы даже не подавали заявку, проживая в Пекине и будучи таким энтузиастом бега?

— Отбор участников производился спортивным комитетом, мистер Муд, если вы забыли.

— Ах, действительно, — вспоминает Муд. — Совсем вылетело из головы. Сочувствую, мистер Ву.

Блинг опускает на глаза синие очки и изучающе смотрит на Муда — невозможно определить, что скрывается за его сдержанной улыбкой — снисхождение или сочувствие.

— Уговорите комитет устроить забег на полторы тысячи метров вокруг Тянь-ан-Мыня — это что-то вроде Пятой авеню в Нью-Йорке — и вы увидите, как я буду рвать свои маленькие желтые яйца.

— Интересно было бы посмотреть.

Редактор, пытаясь прийти на помощь Блингу, спрашивает, нельзя ли съездить в кампус, посмотреть на стадион — вдруг там кто-нибудь тренируется. На этот раз возражает Блинг, а Муд относится к просьбе вполне лояльно. Ему все равно надо подготовиться к банкету, заявляет он, но он не видит причин, по которым мистер Ву не мог бы их отвезти к беговой дорожке. Все замирают от этого неожиданного поворота с чувством легкой неловкости. Когда Муд просит остановиться и выходит у голого кирпичного здания, Блинг теряет всякое самообладание.

— Это Бюро иммиграции!

— Интересно, кого он там ищет? — спрашивает фотограф.

— Не могу сказать наверняка, но готов поспорить с вами на доллар, что это кончится каким-нибудь Мудозвонством, — с горестным видом говорит Блинг.

Однако спорить с ним никто не хочет. Оставшуюся часть пути все проводят в гробовой тишине.

Несмотря на веселую студенческую суматоху, кампус производит такое же мрачное впечатление, как нависшее над ним свинцовое небо. Никаких лужаек, все та же грязь, которая окружает большую часть домов в городе. Ряды серо-зеленых эвкалиптов затеняют дорожки, придавая им вид подводного царства, чему способствуют угрюмые взгляды рабочих, живущих тут же. Блинг объясняет, что между ними и студентами постоянно происходят стычки. И те и другие вспарывают друг другу шины велосипедов, насилуют женщин. И те и другие считают друг друга ленивыми и надменными. Разница лишь в том, что одни более образованны. Положение студентов было бы и вовсе плачевным, если бы не защита полиции. «Из сорока тысяч местного населения лишь восемь тысяч учатся в университете».

— Похоже, между пролетариями и учащимися существует несправедливая диспропорция.

— В Китае так было всегда, — мрачно заявляет Блинг.

В ожидании завтрашнего марафона никто не тренируется, зато по спортивному залу с цементным полом в поисках ключа от раздевалки бродят три китайских бегуна и австралийка. Блинг объясняет им, как вскрыть замок, и предупреждает, что пропустит тренировку. Редактор спрашивает, нельзя ли сделать несколько снимков. Блинг неохотно спускается по тускло освещенной цементной лестнице и указывает на треснувшую деревянную дверь. Девушка ковыряется палочкой в замочной скважине. Блинг приходит ей на помощь, открывает дверь и зажигает свет. Это лишенная окон цементная камера с маленьким столом и кушеткой. Металлический стержень, воткнутый в косяк, увешан десятками рваных спортивных костюмов.

— Это наша раздевалка, — говорит Блинг. — Правда, круто? А здесь, — он достает из-под кушетки картонный ящик, — хранится наше снаряжение.

Ящик набит разрозненными потрепанными шиповками; рядом лежат бамбуковые палки, ядро для толкания и диск.

— А там еще копье, на котором проветриваются костюмы, — поясняет девушка.

Оказавшись на улице, Блинг опускает на глаза очки и направляется к выходу.

— Теперь вы понимаете, почему Китай не блещет своими спортивными успехами?

Когда они подходят к воротам кампуса, выясняется, что их автобус уже уехал. Вместо него стоит огромный черный лимузин русского производства под названием «Красный флаг». Он напоминает нечто среднее между «паккардом» и «панзером». Вышедший водитель кланяется и вручает им записку и четыре приглашения на тисненой бумаге.

— Это от Муда. Он пишет, что автобус ему понадобился для других дел, но этот дипломатический лимузин довезет вас до гостиницы, чтобы вы переоделись, а потом отвезет на банкет в Большой зал. Четвертое приглашение для мистера Ву, и Муд просит, чтобы мы ему передали, что для него специально зарезервировано место.

— Черт! Черт! — взрывается Блинг.

Тридцать спиц, собранных во втулке,

Составляют колесо.

Но без обода оно не приносит пользы.

Глину выделывают на гончарном колесе,

Но в посуде ценится лишь ее пустота.

В домах вырезают окна и двери.

Но без пола они не могут существовать.

Так используй свое бытие себе на пользу,

А небытие сделай великой ценностью.

Возможно, это самый роскошный банкетный зал в мире, и уж точно самый большой. В нем можно было бы играть в футбол, и еще хватило бы места для зрителей и раздевалок.

Днем вокруг всегда много народу, люди приходят взглянуть на грандиозность этого строения. В этот же вечер собралась особенно большая толпа, так как внутри происходило два крупнейших события — банкет участников Пекинского марафона и торжественный обед в честь приезда президента Того Гнассингбе Эйадемы. Для страны, все еще живущей в отсутствие компьютерных игр, это было очень круто.

Люди стояли на цыпочках за ограждением в надежде увидеть что-нибудь экзотическое — прославленного атлета или африканского вождя, уже не говоря о лимузинах. Естественно, они были разочарованы видом первого пассажира, вышедшего из большого черного седана, — яйцеголового китайца в обычной спортивной куртке. Следующий пассажир был намного интереснее — здоровенный бородатый западного вида иностранец, а следующий — еще лучше и еще больше. Что касается последнего явления из глубин русского лимузина, то от него немеют даже самые заядлые зеваки. Рост и размеры этого гостя не поддаются никакому описанию, а его торс обмотан внушительного вида аппаратурой, выглядящей как экипировка древних разбойников. После такого зрелища многие из зевак, полностью удовлетворившись увиденным, тут же отправляются по домам.