в трахтор уселся. Только теперь Лухендра сама за рулем начала дурганить.

Дурганит влево — трахтор стоить, вправо — стоить. Чито выпедпрынять?

— Нажми в зад! — посоветовал Тыр-пыр.

Лухендра нажала, трахтор взнубздился и давай перегной бучить.

А Тыр-пыр на дороге лежит, его гомзики в тот момент закурнявили. Он чудариком грипентрюкнулся совсем, у него в уме сделалась одна шалость. Так и заспал, шалый, в пыли.

Тут его Лухендра на трахторе и переехала. А са ма хыть бы померкла, души-то нет, за горизонт — хлобысть! — угоркнула, только по взбученной земле след от ейного трахтора. Долго еще его фырдач фырдачил, пока не погас.

Тут ночь уж совсем прошла, солнышко окончательно вскондыбилось, кузнечики затрякали, птички захрюндили-запистопенили, лягушечки зачавкали, жучата гурьбой загундели с целью засиропиться… Тыр-пыр-восемь-дыр встал, от гомзиков отряхнулся, как ни в чем не бывало! — и дальше своей дорогой по пыльному тракту захромкал.

Из колхоза «Заветы Ильича» Пиндопропащенского района в совхоз «Вперед к коммунизму» Задудуевской области, трижды орденоносной за достигнутые успехи в нелегком сельском труде.

Счастливой тебе хренотени!

1972

Вася, живи!

Прибегают как-то два соседа к третьему и кричат:

— Эй! Сосед, ты чего дома сидишь?

Сосед отвечает:

— Не видите разве, я занят!..

— Чем?

— Клюкву давлю!

Соседи видят: действительно давит, сидя в тазу, одним местом. Оно у него все красное, мокрое, потому что он сидит и давно не встает.

— Вставай! — кричат соседи. — Скорее, скорее…

— А что случилось? — спрашивает третий сосед и продолжает слегка шевелить одним местом в своем тазу.

— Сейчас объявили: на городской площади Васька будет кончать жизнь самоубийством. Побежали смотреть!

Третий сосед говорит:

— Это какой Васька?.. Рыжий, что ли?

— Ну да, да, да…

— A-а, ну, тогда побежали! — И с невытертым задом, весь в клюкве, вскочил и вдогонку за соседями. Через весь город.

Прибегают они на площадь. А там уж полно. Пресса, кино, радио, телевидение… Готовятся к механический записи, проверяют аппаратуру, настраивают электронику… И публика самая разная — кто на стульях обыкновенных, кто в старинных венских креслах… Сидят, ждут, некоторые ноги пледами укрывают, чтобы им снизу не дуло… Другие с продуктами пришли — с курицами вареными, яичками, сырками да пивом… А что?.. Без пива оно тяжело ждать. С пивом время во Вселенной побыстрей тикает — это уж проверено!..

Приятно также, что очень много детей. Это, конечно, заслуга родителей, что они по воскресеньям всегда вместе, всегда всей семьей… А есть и такие, что прямо сюда из церкви пришли. Такие все красивые, чистенькие, подтянутые… В руках книги толстые — то ли Библии, то ли словари, то ли детективы… В общем, наша элита. А рядом совсем простые труженики… И все вместе сегодня… Сидят, смотрят, как в театре, ждут, когда же это начнется, когда же Вася из своего дома с пятого этажа прыгнет.

А он не прыгает.

Ну, тут, конечно, разговоры всякие, черное неудовольствие в толпе.

Кто-то говорит:

— Вот так всегда все у нас — вечно задерживают!.. Никогда вовремя не начинают! — И как засвистит!..

Наши соседи чуть не оглохли от этого звука.

Первый сосед говорит:

— Жаль, я не умею свистеть, а то бы я присоединился, и мне самому тогда было бы гораздо легче этот ужасный свист перенести.

— А я умею! — говорит второй сосед и — два пальца в рот… Очень даже здорово хором свистеть у него получилось. А третий сосед хотя, как первый, не умел свистеть, но сделал вид, что умеет, приложил пальцы к зубам, щеки надул, глаза выпучил — никто даже в общем шуме ни о чем не догадался.

А время шло, Васька пока даже не мелькнул в окне.

Тогда один дядя возмутился.

— Это что ж такое? — говорит. — Не для того я сюда из провинции ехал, чтобы зря тут скучать.

Второй:

— Правильно! И мы, — говорит, — не для того воевали, кровь проливали, не для того в трех революциях участвовали, чтобы нас тут мурыжили и так ничего не показали… Скучать, — говорит, — мы могли и до войны, а что касаемо до революции, то нам тогда, если честно, повеселее жилось!

— Что правда, то правда, — ему сосед отвечает. — Время — деньги, а денег у нас нет.

— Дело не в деньгах, — вступил в разговор еще один зритель. — А в нашем достоинстве. Нас ведь тут просто не уважают. А ведь мы, ветераны, достойны того, чтобы не сидеть здесь вот так просто, неизвестно зачем, а сидеть и смотреть… И чтобы нас за это уважали!

— Сволочь он! — сказал до того молчавший зритель. — Сколько людей собрал, и никакого зрелища самоубийства. Я требую, чтобы немедленно начали или же за билеты вернули.

— Какие билеты?.. А разве он не за бесплатно выступает?

— За бесплатно.

— Тогда чего же вы просите?

— Я прошу то, чего нам всем положено, не больше и не меньше. А то, что он всех без денег пригласил, — это его личное дело. Мог бы и по трешке взять — я бы дал, мне на такое не жалко. Мне лишнего не надо. Я чужого не возьму.

— Вот вы говорите «бесплатно». Ошибка так думать. Вы не учитываете по крайней мере три фактора. Первый: он упадет — кровь прольется. А кто будет эту кровь с тротуара смывать? Дворники. А их труд — наше национальное достояние. Им муниципалитет за наш с вами счет отстегивает. Второе: амортизация самого тротуара. Я могу рассчитать ударную силу и уверяю вас — это будут отнюдь не отрадные цифры. Третье: денежная стоимость проезжей части, которая в данный момент не эксплуатируется из-за того, что мы с вами на ней сидим. Кто компенсирует нам эти расходы?.. Кто защитит интересы нашего налогоплательщика?..

— Васька, кто ж еще… Он эту кашу заварил, пусть теперь сам и оплачивает…

— Да-а, как же, дождешься от него… Он теперь и копейки на наши нужды не пожертвует…

— Какой, право, действительно эгоист. Только о себе думает. Только о своем интересе.

— Точно. Это не он, а мы его жертвы. Да, жертвы его авантюризма, его наплевательского на всех нас отношения.

— Да ладно вам! — вмешалась какая-то дама. — Привыкли все на деньги считать, противно слушать… А по мне — лишь бы он красиво упал и по-настоящему разбился… Этого с его стороны вполне было бы достаточно.

— Тише, тише вы… Кажись, начинается!

И в самом деле, Васька в окне, наконец, показался. Народ у нас хоть и злой, но в беде добрый, особливо если не своя беда, а чужая, — раздались аплодисменты. Приветственные.

— Ну, с-сс-скотина, пусто только попробует в