тюрьме, куда тебя посадили эти из Комитета государственной опасности безопасности, которые не захотели повлиять на журналистов «Правдули», которые не разоблачили пожарных, которые не погасили огонь, который не сжег прохожего, который ничего не сказал милиционеру, который не догнал меня, когда я отнял у тебя доллар, на который ты на рынке могла бы купить черную икринку, а ты давненько черной икры не ела!

С этими словами вор улыбнулся бабке и открыл банку черной икры, которую принес ей в подарок.

1991

Тип

Собрались на собрание.

Сидим, слушаем. Слушаем, сидим. Вдруг на трибуну вылезает тип.

— Я, — говорит, — принесу вам счастье.

А мы, между прочим, его ни о чем таком не просили. Ну-ну, думаем. Хочешь принести — приноси. Нет возражений.

На следующий день приносит. Разворачивает. Показывает. Мы все удивляемся:

— И это счастье?.. Нет, это несчастье.

Тогда этот тип ничуть не смущается и говорит:

— Хорошо. Я принесу вам счастье во второй раз.

А мы его и второй раз не просили. Но что делать, если он настаивает?.. Против счастья ведь особенно не попрешь. В конце концов, думаем, ну, чем мы рискуем?.. Получится что-то у этого типа — хорошо. А не получится — хуже не будет. Счастья ведь нам всегда не хватает. Глупо отказываться в нашем-то положении. Через год приносит. Развязывает. Мы ахаем:

— Что ты нам принес?.. Это же ужас какой-то.

Он говорит:

— Извините. Ошибочка вышла. Я хотел одно, а сделалось совершенно другое. Ну, да я еще попытаюсь. Третья попытка.

А мы и на этот раз к нему ни с какими такими просьбами не обращались. Нас его действия не касаются. Мы как жили, так и живем. И никто нам за всю жизнь ничего хорошего так и не принес. Хотя обещания были. Ну, да ладно, думаем. Попытка не пытка. Ну, принесет нам опять какое-нибудь дерьмо. Мы это дерьмо съедим. И будем счастливы. А не съедим — тоже будем. И в том же дерьме.

10 лет где-то этот тип скитался. Вдруг появляется. Расстегивает. А там — ничего. Мы засмеялись: стоило ли столько лет надрываться, чтобы ничего и не принести. Не тут-то было. Этот тип говорит:

— Вот оно… то самое… что вы просили!

А мы, заметьте, никогда его ни о чем…

Мы говорим:

— Не подходит.

Он тут же спорить.

— Вы ничего не понимаете, — говорит. — Это как раз чего вам нужно, идиоты.

Мы обижаемся, конечно. За что он нас идиотами обозвал?!

Мы возражаем:

— Забирай к черту свое барахло. Надоел ты нам…

Он взволновался, аж трясется весь.

— А я говорю, — это он нам говорит, — это лучшее, что есть на свете…

Мы ни в какую. Не соглашаемся.

— Это — ничего. А нам ничего не нужно.

Тогда он хватает револьвер.

— Взять, — кричит.

А кого брать?.. Ничего не возьмешь. У ничего и нет ничего.

— Взять, — кричит, — и раздать. От каждого по способности, каждому по потребности.

И давай раздавать. Карточки, талоны, купоны разные… Да только мы этим счастьем уже сыты. Этого счастья у нас навалом.

Как вдруг появляется на нашем очередном собрании еще один тип.

— Я пришел, — говорит, — дать вам волю.

Ну, пришел и пришел. Разворачивает. Затем раскручивает… Через десять лет, извините, расстегивает… И что? И все ничего. Можно сказать, зря на собрания ходим. Слушаем, сидим. Сидим, слушаем.

1991

Дедушка и смерть

Дедушка начал умирать в пятницу ночью. Я бросился к телефону и вызвал «Скорую».

— Сколько лет клиенту? — спросил меня тихий грудной женский голос.

— Старичку за восемьдесят, но я уверен — его можно спасти.

— В таком возрасте импотенция неизлечима. Но мы постараемся что-нибудь сделать.

Я не понял, при чем тут дедушкина импотенция, но ради экономии времени промолчал.

— Дайте мне его, — сказал обворожительный голос. — Я сама с ним разберусь.

— Он не в силах подойти. Он лежит.

— Встанет! — произнесла дама на том конце провода. — Наша фирма лежачего поднимет.

Я подивился самоуверенности «Скорой». Однако твердо заявил:

— Говорите мне, что хотите сказать. Я передам дедушке все, что вы посоветуете.

— Старичок! — игриво произнесла дама. — Кончай, а?.. Ты что, не можешь кончить?!

Я ахнул. Как можно старому больному человеку намекать на скорую смерть.

— Слушай, старик… Положи сейчас руку на грудь… Да не на свою — на мою… Мысленно!.. Положил?.. Теперь начинай мять… Кончиком языка постарайся дотронуться до моего соска. Дотронулся?.. Теперь спускайся ниже, еще ниже и лизни мой пупок… Что ты чувствуешь?.. Ну, отвечай же мне, дедулька, как ты любишь свою бабульку…

Я честно повторил то, что слышал, и, к своему удивлению, увидел, что сузившиеся зрачки дедушки расширились, бледнота с лица сошла, щечки порозовели, замедленный пульс участился…

Я сунул трубку к уху дедушки и услышал шепот:

— Мой дорогой… мой самый-самый сильный… ну, сделай же это скорее… я жду… ты можешь… ты сможешь… ты уже смог…

В этом месте их дыхания — то бишь дыхание дедушки и дыхание девушки — слились, наложились друг на друга.

— Правее!.. Левее!.. Глубже!.. Еще-оо!.. Ну, еще… еще-оо, — услышал я.

И в тот же момент понял, что неправильно набрал номер. Вместо «Скорой помощи» позвонил в службу «Секс по телефону»!..

Я хотел было проклясть себя за эту ошибку, да вдруг обомлел: дедушка мой стоял в неглиже посреди комнаты и приплясывал:

— Ах, дочка!.. Ох, дочка!.. Ну, ты даешь, дочка!..

Что и как она давала, теперь это уже не имело никакого значения: мой дедушка был сейчас здоров, как бык. Точнее, как бык-производитель. Я выхватил у быка трубку, чтобы поблагодарить за лечение.

— С вас полторы тысячи. Говорили три минуты, — услышал я очаровательный голос.

Честное слово, здоровье дедушки стоило дороже.

1992

Последствия

Девочка Надя, тринадцати лет, сидела на подоконнике у раскрытого окна и смотрелась в зеркало. Этаж был семнадцатый, сверху были видны людишки, автобусики и трамвайчики…

Вдруг Надя увидела на своем лице прыщик. Она отложила в сторону не доеденный ею банан и принялась давить… в самый решающий момент она вздрогнула, сделала неверное движение — и банан полетел вниз на мостовую.

Шмяк!

В ту же секунду на скользкую корку банана наступила перебегавшая улицу тетка. Она проехалась на банановой корке и распласталась у светофора.

Водитель автобуса рванул руль влево.

Из-за чего ехавшая рядом машина-фургон с надписью «Живая рыба» врезалась в столб. Но вода из фургона не вылилась, живая рыба вопреки ожиданиям на асфальт не вывалилась. Вместо всего этого из раскрывшихся от удара задних дверей на улицу выскочили пятеро бритых людей в