Мне часто снится Дилан. Во сне я пытаюсь спасти его от Нины. И всякий раз терплю поражение. Он появляется у двери моей спальни, я пытаюсь крикнуть ему «Беги!», однако невидимые руки сжимают мое горло. Он старается прочесть по губам, но к тому времени, когда понимает, о чем я хочу предупредить, уже поздно. Нина подкрадывается к нему со спины, накидывает цепь на шею и тащит вниз по лестнице. Меня преследует ее взгляд, полный темной, дьявольской злобы и совершенно осмысленный. Она точно знает, что делает. Просыпаясь, я чувствую такую острую, невыносимую тоску от потери внука, словно сама растила и воспитывала его все эти годы.

Нина поднимается и включает проигрыватель. Раздаются вступительные аккорды песни «Ring Ring» группы ABBA.

— Давно не слушали, да?

Я не отвечаю. Думаю, она не заметила, что я вообще не сказала ей сегодня ни слова. Как ни в чем не бывало, она описывает свой день, рассказывает о новых поступлениях в библиотеку и хвастается, какие книги собирается принести домой в ближайшие недели. Мне все равно. Я давно перестала читать.

Нина залезает в карман и вытаскивает две таблетки обезболивающего.

— Ты совсем ничего не съела. А это не пьют натощак.

Не ей рассказывать об этом. На прошлой неделе я не притронулась к ужину, несмотря на все угрозы, и таблеток не получила, а потом всю ночь мучилась от изматывающей боли. Сегодня меня начало крутить еще до того, как я спустилась к столу, — значит, к вечеру состояние ухудшится. Нехотя начинаю есть.

— Так-то лучше, — Нина, кивая, пододвигает ко мне таблетки.

Мне хочется обругать ее последними словами, но я сдерживаюсь и глотаю свой гнев вместе с лекарством.

После смерти Дилана прошло несколько месяцев; Нина ни разу не упомянула его имя во время наших ужинов. Через два дня после того чудовищного вечера, когда она наконец принесла мне поднос с едой, я распахнула дверь у нее перед носом и потребовала рассказать, что она сделала с телом.

— С чьим телом? — безучастно ответила Нина.

— Дилана! Твоего сына!

— Мэгги, о чем ты? Детей у меня нет и уже никогда не будет — благодаря тебе. Забыла?

Я впилась в нее взглядом, выискивая в выражении лица признаки лжи. Но их не было. Похоже, она не притворялась. Напротив, искренне не понимала, о чем я, черт возьми, говорю. Словно воспоминания о Дилане целиком и полностью стерлись из ее сознания. Последний припадок, видимо, оказался сильнее предыдущих и унес с собой целый пласт памяти. Я решила, что не стоит бороться за его возвращение. Неизвестно, как поведет себя Нина, если вскрыть в ее мозгу комнату, где спрятаны воспоминания о сыне. Какие демоны выйдут на свободу, если она поймет, что убила его? Вспомнит ли, что точно так же расправилась со своим отцом и Салли Энн Митчелл? И, самое главное, хочу ли я оказаться один на один в ловушке с человеком, который понял про себя такое?

— Я устала и запуталась. Извини, — ответила я.

В тот вечер я отказалась спускаться к ужину, поэтому Нина принесла его мне наверх. Ковыряя очередное малосъедобное рагу, я думала о внуке и о том, что теперь уже никогда не узнаю, как он прожил свою недолгую жизнь. Надеюсь, она была счастливой и наполненной любовью…

За прошедшие месяцы меня не раз одолевали сомнения: а вдруг Нина права и у меня действительно деменция? И заперта я не в комнате, а в тюрьме собственного разума, поэтому ни одна попытка побега и не увенчалась успехом. Может, я живу в доме престарелых, и она не моя дочь, а просто сиделка, и ей поручено ухаживать за мной? Возможно, смерть Дилана — тоже плод моего больного воображения, и самого Дилана никогда не существовало? Или я проигрываю в памяти отношения с собственной матерью, воспроизводя ее роль? Или Нина держит меня в цепях, потому что у нее нет другого выбора, поскольку я представляю опасность для себя и других? Я наносила ей удары, пыталась сбежать, но так и осталась здесь. Может, у меня психоз, и это я больная извращенка, а не она?

Ответов у меня нет. Я уверена лишь в том, что внутри моего тела поселилась болезнь и жрет его изнутри. Рак медленно разрастается, подчиняет меня себе и проникает во все укромные уголки. Скоро доберется до мозга, и я перестану существовать. Не могу дождаться этого момента — ведь тогда я действительно сбегу от дочери. Только тогда мы по-настоящему разделимся и сможем быть самими собой. Только тогда я буду счастлива. И свободна от нее.

— Чуть не забыла — я кое-что для тебя приготовила, — вдруг заявляет Нина, прерывая мои размышления. Показывает кекс на тарелке, из которого торчит свеча в форме числа три. Вытаскивает из кармана коробок спичек и зажигает фитиль. — С годовщиной!

Не знаю, какой она ждет реакции. Я продолжаю молчать.

— Время летит… Извини, не успела приготовить торт. В следующем году обещаю устроить настоящий праздник. Загадай желание и задуй свечу.

Делаю как велено: выдыхаю воздух и загадываю желание. И у меня такое чувство, что сбыться ему суждено очень скоро.

Хрупкие зеленые побеги с белоснежными соцветиями тянутся к солнцу из насыпи над его могилой. Несколько недель назад я купила пакет с семенами и посеяла их здесь, в саду. Несмотря на холод, регулярно поливаю посадки, и вот результат… К весне, думаю, здесь станет не так мрачно.

В последнее время я много думаю о нем и часто сюда прихожу, чтобы быть к нему поближе. Мэгги считает, что Дилан выпал из моей памяти, но она весьма не права. Он — смысл всего, что я делаю, и всегда им будет. Часто с ним разговариваю, пусть и не получая ответа. Когда придет время — полагаю, уже совсем скоро, — похороню здесь Мэгги.

На улице промозгло, я застегиваю кардиган и возвращаюсь в дом. По дороге замечаю Элси, которая в открытую, даже не прячась за шторами, шпионит за мной из окна на втором этаже. Она хочет, чтобы я видела ее и знала, что она там, что наблюдает, смотрит, выжидает, когда я допущу ошибку. Не дождется! Никогда. Ей ничего не известно о том, что творится за закрытыми дверями в моем доме, уверена. Машу ей рукой и широко улыбаюсь, но она не отвечает.

Дома первым делом иду на кухню, достаю большую замороженную пиццу и чесночный хлеб и засовываю все в духовку. Утром проплыла свою норму в бассейне, сожгла положенные калории и теперь имею полное право себя побаловать. Пока ужин разогревается, есть пятнадцать минут, поэтому я спускаюсь в подвал. Пыльный старый диван, который Мэгги в свое время так и не отправила на свалку, — одно из немногих напоминаний о том мусоре, который складировался здесь годами. Бо́льшую его часть я отправила в арендованный контейнер, чтобы освободить место.

У моих ног стоит пластиковый ящик с десятком семейных альбомов. Правда, папиных фотографий там почти нет — Мэгги постаралась. Достаю первый попавшийся, начинаю его листать и натыкаюсь на снимок с отпуска, который мы проводили в Девоне, у тети Дженнифер. Я тогда была совсем крохой.

— Боже, какая я толстушка! — хихикаю, рассматривая пухленькую голую малышку, сидящую на горшке.