— Поговори прямо сейчас, мне надо быстрее всё оформить.

— Оформить? — слегка удивился он. — То есть: тебе?

А кому ещё, подтвердила Вера. Она — один из уполномоченных представителей республики Ностальгии в России, через неё проходят практически все отъезжающие, она дает рекомендации, проводит первичный инструктаж и так далее.

— Ты хочешь сказать: мне ты рекомендацию не дашь? — догадался Киш.

Вера не ответила: внезапно она посмотрела куда-то в сторону, изумлённо изменилась, взвизгнула и, цокая каблуками, припустилась по розовой дорожке, в конце которой появился парень в солидном сером костюме с букетом бордовых роз.

— А кто у нас самый красивый зайчик, рыбка и котёночек? — радостно вопросил он, и ответ прыгнул прямо в его объятия, на лету издавая восторженные вопли.

Вблизи Верин муж производил впечатление неисправимо старомодного человека иной эпохи — вероятно, таковы были профессиональные издержки долгого пребывания на Ностальгии. Трудно было сказать, на чём эта старомодность держится — то ли на особом выражении лица, то ли на костюме. Нет, костюм вполне современный — значит, всё дело в декадентском лице.

Вера наскоро их познакомила, сообщив мужу, что они с Кишем говорили о Ностальгии, а тот ласково пожурил зайчика-рыбку-котёночка, что она работает даже во время отдыха. Они скрылись в доме, и, провожая обнимающуюся пару взглядом, Киш испытал дикое ощущение, что этот парень занял его место, и что у Веры и вправду потрясающие ноги, и если бы она не была замужем…

Ещё некоторое время он вертел в руках пустой стакан, пребывая в раздрае чувств, думая обо всём подряд, и в особенности о том, что вот такого момента, как сейчас, просто не должно быть в его жизни — надо с этим что-то делать. Завтра он должен всё как следует обдумать и если ему не суждено никогда увидеть Варвару, то он будет учиться любить её просто как человека, и это не должно мешать ему жить своей самостоятельной жизнью. К тому же он чувствовал, что снова захмелел.

Гости прибывали и прибывали. Вскоре все места для автомобилей были заняты, и тем, кто приехал позже, приходилось оставлять машины за воротами. Киш легко отыскал знакомых — давних друзей и приятелей, и переходя от группы к группе, жал руки, обнимался, хлопал по спинам, расспрашивал о делах и рассказывал о своих. Он охотно окунулся в эту ностальгическую атмосферу, хотя и не сразу смог погрузиться в неё полностью — по-видимому, из-за того, что вчера они с Марком уже предавались воспоминаниям юности, и теперешний вечер воспринимался как повторение вчерашнего. Однако чем дальше, тем сильнее праздник затягивал его в себя, и Киш лишь краем сознания фиксировал, что Шедевра по-прежнему нет, а Толяныч то и дело пытается поговорить с отдельными гостями наедине — возможно, отыскивая якоря памяти.

Через несколько часов он снова столкнулся с Верой. В наступающих сумерках она светилась тихим счастьем, умиротворённостью и, как ему показалось, даже застенчивостью.

— Ты словно чувствовал! — негромко восхитилась она тем, как Киш удачно предугадал внезапное появление её мужа. — Я слыхала, тебя называют лидером интуитивистов: ты что-то такое чувствовал, да? И вообще хочу сказать: ты очень милый, Киш! Жаль, у нас с Прусиком нет третьей сестры, мы бы тебя пристроили! Ты не говорил с Марком насчёт?..

— Ты не передумал? — спросил его Марк, когда они пересеклись в дверях у выхода на террасу.

После разговора с Верой в соснах у Киша уже не было уверенности, что идея с подменой — правильная, но он качнул головой.

— Я — нет. Вот только Вера против: она считает, что я отнимаю у тебя возможность блеснуть и снова оказаться в струе. И, кажется, не собирается давать мне рекомендацию.

— Вера… — Толяныч на секунду задумался и решительно кивнул. — С Верой я поговорю. Если ты не передумал.

— Я не передумал, — снова подтвердил Киш. — А ты про Варвару больше ничего не вспомнил?

— Нет, Киш, когда? Сам видишь, — Марк показал рукой на празднество. — Ты же у меня ночуешь?..

В воздухе летали многочисленные «А помните, как…», звенели бокалы: пили за встречу и за то, чтобы чаще вот так встречаться, невзирая на тени, ведь жизнь одна, а всех денег всё равно не заработаешь, пили за Марка, который сделал всем такой роскошный подарок, собрав всех вместе, за любовь и отдельно за женщин, за дружбу и за ушедших друзей, танцевали, пели, хохотали и пускали фейерверки. Как всегда, общество разбилось на группы; Киша заносило то к танцующим, то к поющим, то к спорящим — то на лужайку, то в дом, то в сосны, и ему даже показалось, что где-то в сумерках кто-то из гостей обсуждает горячую книжную новинку — роман «Акция». Стараясь соблюдать умеренность в спиртном, к наступлению темноты он всё же порядочно нагрузился и ближе к полуночи решил, что на третий этаж подниматься вовсе не обязательно, когда на улице есть такие замечательные гамаки. Не снимая туфель, он тяжело повалился в один из них, и чёрные ветви закачались вправо-влево на фоне тёмно-серого неба. Киш поспешно закрыл глаза — его мутило от воспоминаний.

В квартире стояла спокойная, будничная тишина: только еле слышный холодильник и тикающие часы. Скоро должно стукнуть девять — время вступления вердикта в силу. Киш старался об этом не думать, чтобы было не очень сложно: его голова сейчас была не лучшим местом для размышлений.

Он только что вернулся домой, проснувшись ранним утром от холода, а потом, обнаружив на террасе мирного Шедевра, попивающего чай из почти литровой чашки, и наскоро доложил обстановку: Марк уже пошёл на поправку, скоро будет всё пучком, а вообще-то у Толяныча дементализация, так что с ним надо быть чутким, но не перегнуть палку, чтобы не обидеть чрезмерной заботой.

— И вот ещё что: я перевыполнил твоё задание… — он рассказал, как они с Толянычем поменялись, потому что, кто знает, может, эта командировка на Ностальгию и правда опасна. — Так что ты уж, если что, теперь молись за меня: ты меня в это дело впутал!

— Молоток, Киш, — похвалил его Игорь. — Толянычу сейчас не до Ностальгии — зачем ему чужое прошлое? Я его в монастырь повезу: отдохнёт, придёт в себя, на исповедь сходит. Что надо вспомнить — то и вспомнит, а если нет, то и нет. Короче, подлечится.

— Так ты знал? — догадался Киш. — Про дементализацию? А почему меня не предупредил?

— Это же был не мой секрет.

Киш подумал, обидеться ему или нет, и решил: обидеться.

— Ну и ладно, зато я понял, для чего мне нужна любовь, — сообщил он. — Но тебе не скажу, а ты мучайся в догадках!

В ответ Шедевр только хмыкнул.

Вскоре приехало такси, Киш продремал в нём всю дорогу до дома позавчерашнего Марка, а затем Vario доставила его и по собственному адресу. Оказавшись в квартире, он ещё с минуту думал: не завалиться ли спать? Подняться к полудню, принять душ и — продолжать жизнь, как ни в чём ни бывало? Пусть всё пройдёт без него! И всё же он понимал, что сейчас его ждёт особенный момент — даже если ничего особенного не произойдёт. «Некоторым смелость нужна для того, чтобы не дрыхнуть при установлении взаимного контроля», — с усмешкой подумал он, вспоминая Шедевра.