К обшлагу рукава прилип трамвайный билет.

– Сыно-очек… сыно-очек… – хрипела старуха. – Место уступи бабушке!

Последние слова оказались фатальными. Не знаю, как и почему, но что-то они задели во мне – детское, непосредственное.

Да и зомби терпеть не могу.

Я вскинул катану. Лезвие цепануло потолок, посыпалась штукатурка. Удар вышел косым, через лопатку к шее. Но чудо – едва клинок коснулся зеленой ткани, голова мертвой старухи прыгнула с плеч и покатилась по полу, скрежеща зубами.

В прихожую вновь влетел звонок. И еще раз. Мы с Шуркой переглянулись. Тело старухи продолжало скрести дерево. Из разрубленной шеи торчали неопрятные лохмотья – словно салат из красной савойской капусты. Голова вцепилась зубами в ножку стула.

– Молодые… – невнятно скрипела она, – …совести нет!

В раскуроченный дверной проем заглянула Светка.

– Что у вас твори… ой!

Никогда не видел, чтобы люди так бледнели. Свету смуглянкой не назовешь, но тут она стала белее своей куртки. Я быстро оттер ее прочь от двери.

– Пойдем, – буркнул Шурка Аттилле.

– Я не могу! Снимите меня!

– Не дури, придурок. Она сейчас встанет.

Это подействовало. Что-то грохнуло: мальчишка спрыгнул со стола и понесся в коридор.

– Туалет направо! – запоздало крикнул я ему. Послышались булькающие звуки.

Труп выдрался из обломков двери и принялся слепо шарить по ковру в поисках головы.

– Чаровато! – пискнула Светка. Затем выкинула номер: достала из кармана пластиковый мешок с розами, на цыпочках прокралась за спиной зомби и кроссовкой закатила голову в мешок.

– Нам для лабораторки надо, – пояснила мне.

– Ты что, психованная? Это же улика!

– Ой, ладно тебе, улика! Поди и накопай! Представляешь, если это у тебя в кабинете найдут?!

Я представлял. Ну и ладно… Дзайана сунула мне в руки мешок, а сама принялась деловито водить в воздухе ладонями – колдовать.

– Вот и все! – обернулась ко мне через несколько минут. – Сейчас эта дура уберется. – И добавила невпопад: – Рек, я по тебе так соскучилась!

…Все смешалось в доме Колесничих. Аттиллу пришлось вытаскивать из туалета. Парень заикался, бледнел, потом сообщил, что дуэли никто не отменял. И вообще, никакого недостойного варвара поведения не было, просто его страшно заинтересовала конструкция сливного бачка.

Шурка же с любопытством разглядывал меч.

– Я знаю этот знак, – сообщил он, тыча пальцем в клинок. – Это «мем», на таротах соответствует аркану «смерти». А это – алхимический символ гниения.

– А вот, – показала Светка, – китайский иероглиф. Река, дорога мертвых. И тут еще майанский знак.

– Все-таки Валька – шаман с придурью, – подытожил Шурка. Затем осторожно, чтобы не запачкаться о мертвую кровь, перехватил катану и протянул рукоятью вперед. – На, спрячь!

– Угу… Пойду проверю, что гостья делает.

За дверью происходила непонятная возня. Что-то трещало, скрипело, постукивало. Знакомым ритмом прошуршали шаги; в туалете зашумела вода. Зомби набирала воду в ведро.

Я осторожно приоткрыл дверь. В щель было плохо видно, но я разглядел тощий зад, обтянутый пыльным зеленым драпом. Старуха ползала на коленях, оттирая с ковролина пятна крови. В ведре, что стояло рядом, белой шапкой пузырилась пена.

– Что она там? – спросила Света, выглядывая из-за моего плеча.

– Полы моет. Постой, постой… ты ей как убраться приказала, чудо?!

– Ой! Реш, извини!

Мы переглянулись и тихо-тихо поднялись этажом выше. Там, уже не сдерживаясь, попадали со смеху. На Аттиллу напала икота. Он задерживал дыхание, пытаясь остановить ее, а когда не получалось, вполголоса ругался по Эпоне-матушке.

Наконец Светка сжалилась и достала из рюкзака минералку.

Сколько мы проторчали на верхнем этаже, не знаю. Наконец внизу хлопнула дверь. Зомби похромала вниз по лестнице, отстукивая свой черепаший ритм, а мы все сидели в философской задумчивости.

– Ну что, – предложил я, – пойдем, посмотрим?

– Ага, – согласился Шурка. – Меч далеко не убирай.

И мы посмотрели.

Такой чистоты в своем офисе я не видел никогда. Ковролин лучился свежестью и уютом. Исчезло даже пятно у стола, за которое Дашка меня постоянно крокопидрила. Когда я наливаю в чайник много воды и она льется через край, я просто выплескиваю остатки на пол. Мне всегда казалось, что это невозможно отмыть. Оказывается, возможно. Только нужно иметь нечеловеческое терпение.

Я прошелся от сейфа к столу.

Да-а… Шкафные ручки сверкают. Столик – словно отполирован. Сломанная дверь качается на высобаченных петлях – старуха честно старалась приладить ее на место. На столе лежит записка:

«Пиалы, чайник в шкафу. Полотенце повесила новое. Бокалы я тоже вымыла».

Ой, бабушка, где же вы были при жизни?! Я полез в шкаф. Когда Дашка мыла посуду, следы чайного налета оставались. Сейчас фарфор блестел поистине хирургической белизной.

– Чашки выбросить придется, – протянул я. – После трупа-то…

– Да ты что?! – возмутился учитель. – Это ж сувенир. Подари одну, а?!

– Бери хоть все. И заварник в придачу!

Он выбрал две. Еще одну прикарманила дзайана.

– Я знаю эту бабушку, – сообщила она. – Горничной у нас работала, тварюга.

– Почему тварюга?

– Болтливая очень. Я все молилась: бабушка, чтоб ты сдохла! А она: я вас всех переживу! Ну и пережила. А еще, говорят, у уборщиц кодекс есть вроде бусидо. Они на «Санитарных инструкциях» клянутся блюсти чистоту даже в посмертии.

– Так мы че? – забубнил Аттилла. – Драться будем или где? И вообще, коза, «глок» отдай! Че ты его у меня оттибрила?!

– А слово волшебное?

– Урою, падла!

Светка хихикнула:

– Чароватый мальчик. Можно я его поцелую?

Аттилла изменился в лице и спрятался за Шуркину спину. Оказывается, наш юный друг-варвар боится девушек!

Я с интересом пригляделся к Свете. С последней нашей встречи дзайана заметно похорошела. Лицо ее лучилось незримым светом; она улыбалась по поводу и без повода.

Что такое случилось с нашим стихийным бедствием?!

– Пойдем, – предложил я. – Ну и утречко… Господи, да мне весь офис переосвящать придется!

Я оттер меч от крови и запер в сейф. Ужасно хотелось взять его с собой, но нельзя. Разрешение на хранение у меня есть, на ношение – нет. А я иногда бываю до неприличия законопослушен.