Ни разу я не пожаловалась мужу на нашу жизнь: даже когда приходилось стирать грязную одежду в холодной воде в большом металлическом ведре, готовить рис на убогой газовой плитке или охлаждать скоропортящиеся продукты в горном потоке, чтобы дольше хранились. Я прилежно подметала пол странной метлой — на конце была необычная щетка, поверх которой натянули кусок синтетической ткани. Раньше я не видела ничего подобного, но пользоваться ею было удобно.

Я не жаловалась, когда крик замирал у меня в горле при виде одного из моих малышей, безрассудно бегущего по самому краю пропасти.

Не жаловалась, когда мне вспоминались оставшиеся в Хартуме пожитки. И не говорила о том, как мне не хватало моих маленьких сокровищ: моих книг, золотых монет, подаренных по случаю рождения детей, сделанных тайком фотографий моих малюток — их мне не хватало больше всего. С первых дней моего замужества правила Усамы относительно фотографий много раз менялись. Он то запрещал делать снимки, то разрешал, то запрещал вновь. Фотография стала одной из моих маленьких запретных слабостей, и мне всегда удавалось сохранить самые удачные снимки моих прелестных малюток. Те фотографии были самым ценным моим сокровищем. Теперь же я знала, что они потеряны навсегда.

Я скучала по душистым шампуням и мылу — приходилось пользоваться самыми грубыми и простыми средствами. Я часто вспоминала красивые платья, которые с такой радостью носила в своих уединенных покоях. Скучала даже по своей черной абайе и головному платку, ведь с того момента, как наши ноги коснулись горы Тора-Бора, Усама велел нам одеваться на местный манер. Его женам пришлось отказаться от привычных абай, чтобы не выделяться среди местных женщин. Усама послал шофера на ближайший деревенский базар, чтобы купить нам афганские паранджи — похожие на палатку одеяния с сеткой на лице. Мне совсем не нравились эти громоздкие бледных цветов одеяния, но Усама сказал, что теперь нужно носить их, и я повиновалась.

Для меня и других жен каждый день стал похож на предыдущий. Мы молились пять раз в день. После рутинной работы по дому иногда встречались и читали Коран или любовались горами, наблюдая за лесными зверушками — нам было интересно, как они живут. Мои малолетние дочки, Фатима и Иман, проводили со мной много времени, и я развлекала их, рассказывая забавные истории о своем детстве в Сирии. Но больше всего дочки любили, когда братья приходили к ним и описывали жизнь за стенами наших маленьких каменных лачуг. Мои дочки бо́льшую часть времени оставались в затворничестве вместе со мной, и только если в горах не было посторонних, им разрешали поиграть с братьями.

Хоть я и скучала по прежней жизни, приходилось приспосабливаться. Я жила ради своей семьи и делала то, что должна. Это не значит, что я в чем-либо винила мужа. Вовсе нет. Он оказался в трудном положении: многие страны запретили ему въезжать на их территорию. И он жил там, где ему позволили. Что же делать, если это место — Афганистан.

Стараясь найти светлые стороны в сложившейся ситуации, я говорила себе, что мои дети, по крайней мере, дышат свежим горным воздухом. А мальчики впервые в жизни стали свободными как птицы и могли носиться по этим горам, как дикие лани. Когда вокруг так много детей, жизнь не может быть скучна. Чтобы как-то развлечься, старшие сыновья завели себе целую стаю собак и подумывали устроить кроличью ферму.

Хотя мусульмане не жалуют собак, муж позволил им находиться с нами на горе. Он полагал, что их привычка лаять может оказаться полезной, если к нам попытаются проникнуть незваные гости. Когда мы жили в Хартуме, муж даже специально выписал по каталогу двух больших сторожевых псов — их привезли из Европы. Это были немецкие овчарки — муж назвал их Сафир и Заэр. Для меня оказалось величайшим сюрпризом, когда я узнала от одного из сыновей, что он видел, как отец гладит этих собак. Я и представить не могла, что мой кузен и муж Усама бен Ладен позволит своим пальцам коснуться этих животных. Муж неукоснительно следует словам пророка Мухаммеда, а тот всегда предостерегал мусульман в отношении собак и говорил, что они грязные и трогать их нельзя. К несчастью, судьба этих псов сложилась трагически: одного из них украли, а другой умер от загадочной болезни.

Я надеялась, что афганским собакам повезет больше. Самая славная собака была у Омара — Бобби, высокий, рыжий с белым пес; у него были такие длинные и тощие ноги, что мы не могли говорить о них без смеха. А еще — густая, длинная шелковистая шерсть. Многие женщины мечтали бы иметь столь же роскошные волосы. Абдул-Рахман завел себе черного пса средних размеров, с очень милой мордашкой. У Саада тоже была собака, но сегодня я не могу припомнить, как она выглядела. Осман стал хозяином сразу двух маленьких коричневых собачек — очень забавных. Уверена, что у каждой из их собак была кличка, но сегодня в памяти всплывает только кличка собаки Омара — Бобби.

Эти собаки время от времени причиняли немало беспокойства. Как-то раз муж находился в специальной комнате для совещаний, которую устроил в отдельной хижине — в нашем обществе не принято, когда посторонние мужчины приходят в дом, где живут женщины. Офис мужа находился чуть ниже по склону горы — мы могли видеть из нашего домика его крышу. На одном уровне с крышей находилась ровная площадка, где играли дети. В тот день к мужу пришли три важных посетителя. Он встречался с ними в первый раз и, разумеется, хотел произвести на них благоприятное впечатление.

Так уж случилось, что в тот день старшие сыновья — Абдул-Рахман, Саад и Омар — трудились над тем, чтобы обучить собак сторожить дом. Какое-то действие Абдул-Рахмана напугало собак. Саад, решив сыграть забавную шутку с братом, отпустил поводки, и все пять псов бросились на Абдул-Рахмана и стали кусать за ноги. Бедный Абдул-Рахман запаниковал, когда собаки накинулись на него, и побежал прочь. Он мчался галопом, как скаковая лошадь. А в той местности нельзя бегать так быстро и не глядеть под ноги. К тому же Абдул-Рахман все время оглядывался, чтобы убедиться, что собаки отстали. И как назло, он пробегал над крышей офиса Усамы и, в конце концов, прыгнул прямо на эту крышу, сделанную из веток и соломы.

И когда мой муж и его гости обсуждали серьезные мировые проблемы, на их головы вдруг посыпались ветки деревьев и сухая трава, а потом словно с неба свалился ребенок, отчаянно махавший руками и болтавший ногами. Мой перепуганный сын провалился сквозь крышу и шлепнулся на жесткий пол. Потрясенный этим неожиданным полетом, Абдул-Рахман лежал, скорчившись, прямо у ног изумленных гостей мужа.

Омар к тому времени уже примчался вниз с горы и потом рассказывал, что зрелище могло бы показаться забавным, не будь он напуган до смерти. Муж и его посетители даже не пошевелились. Они сидели как каменные изваяния, пока Абдул-Рахман барахтался перед ними на полу. Омар сказал, что внимательно следил за выражением лица отца, готовый в любой момент бежать со всех ног, спасая свою шкуру, но Усама делал вид, будто ничего не случилось, словно это самое обычное дело, когда ребенок падает на крышу дома.

Помолчав какое-то время, Усама медленно стряхнул с себя пыль и мусор, поднялся на ноги и подошел к ошеломленному сыну. Он счистил с его одежды листья и щепки и убедился, что у того целы все кости. Кто-то из гостей заметил, что это большая удача: крыша смягчила падение Абдул-Рахмана.