— Правда, Ника, правда. Расскажешь сама — останешься жива и относительно здорова.

— Не понимаю, о чем ты. Что-то слу…

Он не собирается с ней церемониться и вести светские беседы. Ему нужна правда, желательно в кратчайшие сроки, ангелом здесь рисоваться не перед кем. Вероника взвизгивает, а он сжимает ее кудри в кулак и тянет, выгибая изящную шею до болезненного предела. Он никогда так не касался ее, ни разу в жизни не позволил себе ничего, сильнее шлепка по заднице.

— Сережа-а-а! Больно!

Она всхлипывает и пытается разжать его пальцы, но сражаться можно с тем, кто утратил контроль над эмоциями. Не с металлической яростью.

— Знаешь, что я сейчас с тобой сделаю, Ника?

Она в ужасе скулит, когда Сергей подтаскивает ее к здоровой емкости с кипящим маслом для фритюра.

— Не веришь? Давай ручку сюда, давай, ту самую, на котором, тварь, кольцо мое носила!

— Сережа-а-а-а! Я ничего не сделала!

— Охотно верю. Значит, считай, что это за ребенка.

На секунду ему кажется: ошибся. И Вероника действительно ничего не знает о случившемся с Кисточкой, так искренне она напугана. Но едва ее пальцы ощущают жар масла, она на одном дыхании, срывая голос, кричит:

— Я ничего не сделала, я его только пустила!

— Что? — вежливо переспрашивает Серебров.

— Я тебе скажу, скажу! Отпусти!

Едва его пальцы разжимаются, женщина отскакивает к стене.

— Слушаю тебя очень внимательно.

— Я не знала, что он так поступит… я не хотела, Сережка, ты же знаешь, что я на такое не способна!

— Не беси меня, сука, — цедит сквозь зубы. — Конкретнее!

— Он меня встретил после работы, парень молодой такой. Сказал, ты ему жизнь сломал, девушку его изнасиловал, сказал, что хочет тебе отомстить… показать фотки… я не знаю, какие-то доказательства, я не знаю, компромат, на корпоративе. Надо только пропуск ему достать, и все, он загрузит и уничтожит твою репутацию, я не поверила, отказалась…

Она срывается в рыдания, всхлипывает.

— А потом ты с ней пришел, с этой своей… и с ребенком… я напилась, Сережа, я не хотела!

— Ты ему достала пропуск?

Кивает.

— Один парень с работы… я ему нравлюсь. У него у вас была смена, он согласился поменяться. Я соврала, что его подменит мой родственник, которому очень нужны деньги… а я пошла с тем парнем на свидание. И все, я клянусь, я думала он просто покажет какое-то видео! Я… Я ненавижу тебя, Серебров, ты это знаешь, но я не хотела, чтобы кто-то пострадал! Ну что мне сделать? Самой с окна спрыгнуть?

Он ее любил. Сначала до потери сознания любил, потом дикая страсть притупилась, остались какие-то другие чувства. Теплые, спокойные. Она была его женой, была рядом, неизменно роскошная. Серебров идиот, но он и впрямь хотел от нее детей. И ее хотел.

Теперь не понимает, как. Смотрит на нее, рыдающую в углу. Постаревшая, не от возраста, а от собственного яда, женщина. До мозга костей лживая, подлая.

Только на нее ему уже плевать, а от себя мерзко. Он сам привел Кисточку в лапы смерти, сам показал мишень. Можно уничтожить Веронику, можно добить мразь Савельева, а вот от себя никуда не деться. С собой придется как-то жить.

— Можешь морально готовиться жить на теплотрассе, Ника. Я больше и пальцем не шевельну, чтобы тебе помочь, а толчки мыть ты не умеешь.

— Сереж… я… я Косте помогу, он меня послушает… давай я помогу…

— Иди, — он усмехается, — помогай.

Она не сопротивляется, когда он ведет ее в зал, где за одним из столиков сидит мрачный Костя.

— Давай, чего встала? Помогай.

Молчит. По виду Кости все понятно. Сергей, может, и мудак, тащить сюда брата, но с него станется поверить этой сучке. Был ведь он в нее влюблен, когда трахал.

— Общайтесь.

Он оборачивается к бывшей жене, надеясь, что смотрит на нее в последний раз.

— Если я еще раз о тебе услышу, Ника, то пеняй на себя. Третьего шанса не дам. Забудь о моем существовании.

Начинается дождь. Сергей вздрагивает, вспомнив тревожный сон, где Женя так и осталась под дождем. Странно… раньше он такого значения снам не придавал.

— Савельева в больнице уже нет. Найдите, во что бы то ни стало.

— Сергей Васильевич, а когда найдем, что делать-то? — спрашивает Рома.

Он усмехается. Если бы Савельев видел сейчас эту усмешку, сдох бы на месте, без предварительных ласк.

— Ты новости, Рома, смотришь? Политические?

— Ну?

— Что такое симметричный ответ, знаешь?

Совсем скоро угрожать Кисточке станет некому. Ей остается только очнуться, вернуться к нему и… и что?

Он сам не знает.

Женя не просыпается ни через неделю, ни через две. Он все ходит, смотрит через толстое стекло, ждет, что ресницы дрогнут, что она очнется и вернется, и ее Элина перестанет спрашивать, где мама. Но она будто бы спит. А ему даже во сне не удается ее увидеть.

Спрашивает у врача, каждый день спрашивает, но получает неизменный ответ:

— Терпение, Сергей Васильевич, девушка молодая и сильная. Нужно время.

— Что с ней будет, когда она очнется? Она будет ходить? Узнавать кого-то?

— Я не могу предполагать. Однозначно будет нужна реабилитация. Скажите, я смогу ее вести? Назначать процедуры, руководить восстановлением?

— Разумеется. Любое лечение, любые суммы.

— Тогда у девушки хорошие шансы. Но вы должны понимать, что у нас не кино. Евгения не очнется резко, не сядет в постели и не побежит разыскивать родню. Будьте готовы к тому, что после выхода из комы она какое-то время будет в совершенной прострации, заново станет учиться ходить, писать.

Сердце екает от этих слов: и рисовать заново. Что будет с Кисточкой, если придется с нуля осваивать рисование?

Он готов ко всему, только надежды неумолимо тают. И не у него одного. В доме все ходят пришибленные: Рита, Марина, даже Костя, вопреки обыкновению, не лезет на рожон. А однажды, когда Сергей заходит к нему, чтобы снова заговорить о протезе, обнаруживает брата сидящим за столом, перед рисунком Кисточки.

— Что это с ним? — спрашивает Сергей.

Весь рисунок, словно мозаика, собран из обрывков.

— Она порвала его, когда я ее поцеловал. Обиделась.

— Порвала? Кисточка?

— Ты ее называешь Кисточкой?

Он с полминуты о чем-то думает.

— Ей подходит. Как думаешь, очнется?