в одинаковой степени олицетворяют собою старый мир (как довлатовские «коммунисты» и «антикоммунисты»).

Новое появится на свет как «третья сила», как альтернатива существующей власти и оппозиции ей. По всей видимости, ожидание этой «третьей силы» и будет составлять основное содержание предстоящей эпохи.

Вопреки распространенному мнению, власть достаточно чутко реагирует на изменение «политического фона», режим приспосабливается к новым историческим условиям и разнообразит свое политическое меню. Те, у кого скопились определенные «инерционные» ожидания в преддверии нового политического цикла, кто ждет от Путина прямолинейных действий, кто полагает, что новый «план действий» станет калькой предыдущих политических кампаний, могут оказаться разочарованными.

У Путина, похоже, более серьезные амбиции, чем просто желание подольше побыть у власти. Он хочет сделать созданный им режим политически бессмертным, он хочет обеспечить преемственность политики в случае ухода из власти, он хочет застраховать себя и свой клан от политических рисков на длительную перспективу. Для этого ему мало подписать очередной политический брачный контракт с избирателями – ему нужно жениться на России по любви. А это уже совершенно другая игра.

Путин хочет продолжать пользоваться всеми преимуществами, которые дает ему «мобилизационная политика», рожденная из контрреволюции 2013–2014 годов, и одновременно хочет избавиться от тех ограничений, которые мобилизационная повестка накладывает на деятельность его администрации. Ему хочется воссоздать СССР, одновременно снизить градус конфронтации с Западом до комфортного уровня и восстановить диалог с элитами. Он намерен, как и прежде, полностью контролировать общество при помощи мощнейшего репрессивного аппарата, но при этом он желал бы видеть в лице придушенного им общества «партнера», на поддержку которого в критической ситуации можно рассчитывать.

Не вызывает сомнений, что одной из задач кремлевской администрации является расширение социальной базы режима за счет возвращения лояльности «образованного класса». Власти надоело стоять на одной ноге в позе цапли, опираясь преимущественно на поддержку маргинальных черносотенных элементов. Она хочет как можно быстрее повысить свою устойчивость, опустив затекшую вторую ногу, и с этой целью, не прекращая репрессий, начинает активно заигрывать с общественностью, посылая ей весьма смутные, но обнадеживающие сигналы.

Все это придает политике Кремля отчетливо выраженный эклектичный и параноидальный характер. Одной рукой режим продолжает завинчивать гайки, раскручивая маховик террора (все более напоминающего внешне «чистки» 30-х годов прошлого века, но пока не дотягивающего до них по масштабу). Другой рукой режим рисует перед обалдевшим обывателем радужные перспективы грядущей «оттепели» и разрядки, имитируя подготовку каких-то глобальных и сверхъестественных реформ (с помощью различных демократических симулякров). При этом новая политическая риторика накладывается на старую политическую практику как дешевый новодел на древние фрески. Стоит только колупнуть верхний слой политической краски – и старые художества тут же явятся на свет божий.

Россия сегодня напоминает бронепоезд, который пытается двигаться сразу по двум разбитым колеям. Здесь все смешалось: пытки в тюрьмах и заигрывание с интеллигенцией, бомбежки Алеппо и флирт с Трампом, расставание с питерским кланом и возвышение Сечина. Это мир политической эклектики, сколотый Путиным как булавкой, на которой все пока только и держится. Потребуется немало времени, чтобы лоскуты соединились во что-то цельное и органичное, что может быть жизнеспособным без булавки.

Очерк 20

Происхождение «олигархической семьи», «нечестной собственности» и «неототалитарного государства»

За очень короткий по историческим меркам срок, равный двум поколенческим шагам, Россия прошла путь от отрицания коммунистического тоталитаризма к его повторному признанию, но уже в иной, некоммунистической форме. Спутник русской свободы так и не вышел на заданную орбиту, отклонившись от намеченной траектории и рухнув в бескрайние евразийские степи. Элементарные правила безопасности «политических полетов» и просто здравый смысл подсказывают, что, прежде чем запускать новый русский демократический проект, необходимо тщательно проанализировать причины, приведшие к фиаско программу «Перестройка». Ведь режим, установившийся в России во втором десятилетии XXI века, – это всего лишь финальный пункт того общественного движения, олицетворением которого на старте был Михаил Горбачев.

Разбирая личные архивы, я наткнулся на составленные где-то в середине 1990-х тезисы своего выступления перед иностранными журналистами в Москве. В частности, говоря о новом тогда политическом тренде, я сказал: «Современную российскую политическую жизнь нельзя объяснить, не принимая в расчет фактор Семьи. Семья президента является сегодня единственным реально властвующим государственным институтом, способным принимать политические решения и оказывать влияние на политический процесс».

Кооператив «Озеро» – излюбленная тема всех антикоррупционных расследований – отнюдь не является изобретением нулевых. «Семья» в широком смысле слова, как политический феномен, возникла в посткоммунистической России задолго до того, как на государственном небосводе зажглась звезда Владимира Путина. Изначально «Семья» как явление родилась из приватизации и пламени конституционного переворота 1993 года. Впоследствии она лишь меняла свой облик, постепенно превращаясь из патриархально «московской» в скроенную на итальянский манер «питерскую».

Какими бы благими целями ни руководствовался Борис Ельцин, расстреливая первый посткоммунистический парламент, этим актом он поставил себя над конституцией. Впрочем, это было логичным исходом половинчатых демократических реформ предшествующего периода. В конце 1980-х Россия весьма нерешительно отказалась от своего советского прошлого.

Антикоммунистическую революцию осуществили не диссиденты, в течение нескольких десятилетий подтачивавшие основы коммунистического строя, а разбуженная ими к политической жизни «разочарованная номенклатура» вместе с примкнувшими к ней интеллигенцией и криминалом, поэтому «декоммунизация» России была проведена крайне непоследовательно. Прошлое продолжало и продолжает крепко держать Россию в своих объятиях.

Дело не в том, что отказ от коммунистического наследия был неполным, а в том, что заменить его по-настоящему оказалось нечем. Никаких действительно глубоких либеральных убеждений у «прорабов перестройки» и их более радикальных последователей из числа сторонников Бориса Ельцина на самом деле не было, поэтому первый же кризис посткоммунистической демократии оказался для нее последним. Демократия в России закончилась в роковом 1993 году, так толком и не начавшись. Все, что мы наблюдали после этого, было движущейся декорацией к спектаклю. Никакого принципиального различия между «Россией Ельцина» и «Россией Путина» не существует.

Когда дым от пожарища на Краснопресненской набережной рассеялся, выяснилось, что в России существует только один реальный политический субъект – президент и его «Семья». Она была довольно большая, словно крестьянский двор, и в нее, помимо родственников, входили некоторые особо доверенные силовики, разного рода темные дельцы, отдельные энергичные политтехнологи и бойкие журналисты. Со временем президент полностью растворился в «Семье». Двойственность ее политического положения состояла в том, что идеологически свою диктатуру она оправдывала необходимостью защиты демократии и либерализма от реставрации коммунизма. Она постоянно нарушала закон во имя торжества закона, возвышаясь огромной «понятийной» глыбой над бескрайней российской конституционной гладью.

Негативные последствия первой волны приватизации, решительно осуществленной командой ельцинских реформаторов, не идут ни в какое сравнение с той обвальной структурной деформацией общественной и государственной жизни, которая последовала за второй волной приватизации, осуществленной «Семьей», известной больше под названием «залоговые аукционы».

Не успев родиться, «Семья» обнаружила себя частью обширного архипелага, состоящего из множества других «частных» и в большинстве своем полукриминальных центров сил, возвысившихся над обществом и государством. К исходу первого президентского срока Ельцина стало понятно, что в одиночку «Семье» не выжить и без поддержки других группировок она будет раздавлена общественной стихией, где доминировали коммунистические реваншистские элементы. Под напором неблагоприятных обстоятельств, усугубленных болезнью Бориса Ельцина, «Семья» решила объединить «архипелаг Гознак» – наиболее влиятельные и богатые финансово-властные группировки – вокруг себя, рассчитавшись с ними за счет государства. Сделка «государственные активы в обмен на политическую поддержку» была для приличия прикрыта фиговым листком залоговых аукционов, хотя самого поверхностного взгляда