Очерк 21

Три президентские карты. Как Путин украл у «либералов» победу

За двадцать с лишним лет непрерывного правления Владимир Путин синтезировал в России соответствующий его политическим вкусам народ, а затем и сам принял политическую форму, идеально совместимую с запросами этого неприхотливого и простодушного народа, воссоздав таким образом почти сакральное тождество русского вождя и русской массы. Путин, конечно, не мог выиграть выборы, которых не было, но на очередном народном плебисците в 2018 году он одержал уверенную победу над либеральной оппозицией, которая, впрочем, реального участия в этом плебисците тоже не принимала. Их заочный поединок завершился в пользу Путина с разгромным счетом, но итоговые цифры в избирательных бюллетенях здесь совершенно ни при чем.

Путин выиграл нечто большее, чем выборы, – он выиграл битву за «коллективное бессознательное» русского народа. Выиграл не по очкам, а отправив противника в нокаут вовсе не административным, как об этом многие пишут и говорят, а сугубо политическим ударом под дых. Может быть, теперь, когда русская оппозиция лежит, опрокинутая ничком, слушая countdown истории, она наконец поймет, что политика – это нечто другое, нежели то, чем она занималась предыдущие четверть века.

Несмотря на то что вся история посткоммунистической России – это череда непрерывных и унизительных поражений русского либерализма (по крайней мере, той силы, которая декларирует либеральные ценности вслух), сторонники так называемого «европейского выбора» упорно не желают признать, что потерпели в России именно политическое, а не какое-то иное необъяснимое мифическое поражение. Свои вечные неудачи на выборах они традиционно объясняют либо технологическими, либо политтехнологическими методами и лишь очень изредка – политическими причинами.

Эта интерпретация печальной для либералов электоральной статистики была очень популярна шесть-семь лет тому назад, когда ключом к пониманию всех политических процессов в России было слово «фальсификация». Люди искренне верили в то, что победу у них украли, подделав итоги голосования. В этой вере было много наивного и доброго самомнения. Нет никаких сомнений в том, что фальсификации разного рода были и остаются непременным атрибутом российской избирательной системы. Но думать, что победа партии власти зиждется исключительно на фальсификациях, значит глубоко заблуждаться. Проделки ЦИКа – это всего лишь тюнинг политического кузова; политический мотор, с помощью которого Путин выигрывает одну гонку за другой, выглядит не так.

Со временем пришло осознание, что дело не только и не столько в фальсификациях результатов голосования. На первый план был выдвинут тезис о том, что сама механика избирательного процесса построена на обмане. Не в том проблема, что в искаженном виде представляется итог волеизъявления избирателя, а в том, что волеизъявление само по себе не является свободным. Отсутствуют условия для независимого и основанного на получении объективной и беспристрастной информации мнения выборщика. Последний есть объект интенсивного применения разнообразных технологий манипулирования сознанием, лишь малой частью которых является использование «административного ресурса», т. е. прямого давления.

Отдельной строкой недобрым словом, естественно, упоминаются контролируемые государством СМИ, включая федеральные телеканалы и такую экзотику, как «фабрика троллей». К сожалению, однако, все это тоже не объясняет перманентного электорального успеха режима. Прежде всего потому, что эффективно обманывать можно только тех, кто сам обманываться рад. Куда более мощная советская пропагандистская машина не спасла СССР от развала, первым подходом к которому стали как раз выборы союзных депутатов. Значит, дело тут в чем-то другом.

Неприукрашенная правда состоит в том, что политический курс Путина пользуется реальной поддержкой у его народа. Более того, осмелюсь предположить, что если бы сегодня Путин вдруг перестал быть самим собой и решил бы сделать широкий демократический жест, допустив на выборы Навального, разрешив всем без исключения кандидатам находиться в эфире столько времени, сколько зритель сможет их вынести, и выделив им приличный бюджет, то с большой долей вероятности он бы все равно победил на этих выборах, пусть с меньшим процентом, но зато с большей явкой.

Я готов пойти дальше и предположить, что если бы в ходе избирательной кампании вдруг выяснилось, что лично Путин отдавал все самые незаконные приказы на свете, то и это не сильно повлияло бы на итог голосования: отношение к Путину – уже давно вопрос веры, а не вопрос знания, в том числе – о порочащих его фактах. Я не думаю, что Путин украл у либералов победу или спрятал ее от них. Просто этой победы никогда в действительности не было, а были иллюзии и самомнение, которые помешали правильно оценить ситуацию.

Есть апокриф, истинность которого уже невозможно проверить. Я был свидетелем рассказа Бориса Немцова о том, как он встречался с Путиным по поводу российского гимна. Немцов тогда передал ему петицию с просьбой не возвращать советский прототип. Якобы, взяв письмо в руки, Путин спросил: «А тебе самому музыка нравится?» Немцов сказал: «Нет». «И мне, – ответил Путин. – А вот народу нравится. А какой народ, такие и песни…»

Так что Путин выиграл эту партию не с помощью политтехнологических трюков, как многим бы хотелось думать, а именно политически, предложив не словом, а делом стране курс, на который она подсела, как на иглу.

Пока оппоненты Путина били себя кулаком в грудь, заявляя: «Я – политик!», он оказался практически единственным, кто занимался политикой, а не только риторикой, отыскивая единственную и неповторимую формулу, которая позволит ему создать прочный тандем с его народом. Он преуспел, потому что научился петь песни, которые нравятся народу.

Реальная политическая программа Путина в лучших русских традициях пишется не на бумаге, а на человеческих шкурах. Его реальная программа – это тот образ, к конструированию которого он относится с невероятной тщательностью, подгоняя его под все известные ему стереотипы русского мышления. Над этим сценическим образом он скрупулезно трудился почти два десятилетия, пока наконец не создал практически идеальную маску, подходящую и для храма, и для балагана.

Десять лет назад, в ответ на робкую попытку очередной русской революции предъявить свои права на власть, он выложил на политический игральный стол убойную козырную комбинацию из трех карт и выиграл джекпот русской контрреволюции. У его оппонентов, напротив, на руках не оказалось ни одного козыря. С тех пор Путин не выпускает эти три карты из своих рук.

Тройка. Символическое значение тройки – основа, базис, то, на чем все покоится. Путинская политика покоится на «версальском синдроме» – это политика обид. Редко кто умеет так ковырять политические раны. Допускаю, Путин знает, что делает, поскольку эти раны кровоточат в первую очередь в его собственной душе. Все народы, избежавшие «версальского синдрома», живут одинаково скучной жизнью, каждый «версальский синдром» разнообразит жизнь избранного народа по-своему.

Русский «версальский синдром» звучит по-особенному надрывно. Здесь и выкованное православием вечно неудовлетворенное безграничное русское мессианство, и неутолимая ностальгия по империи, и незаживающая рана от распада СССР, и уязвленное самолюбие народа, проигравшего холодную войну, и унижение обманом, реальным и вымышленным, со стороны Запада, который якобы обещал не расширяться, но так расширился, что мало не покажется. Короче, собрался воедино весь букет. Все эти боли и обиды в конце концов спрессовались в один оглушительной силы вопль об отмщении.

Россия хочет быть сильной, крутой, разящей, и ей как под заказ явлена была новая вариация Георгия Победоносца.

Семерка. Цифра семь символизирует собой стены, структуру, каркас, вокруг которого возводится здание. Здание «посткрымского» курса Путина выстроено из «русских страхов», главным из которых является страх перемен. Население в одинаковой степени боится как своего будущего, так и своего прошлого. Воспоминания о 1990-х – важнейший фактор,