– Что, пойдешь и сдашь меня? Если что, награды за мою голову не предлагают.

Герман ударил по столу:

– Прекратите оба! Рене, твои шутки неуместны. А если ты говорил серьезно, то предупреждаю, со мной тебе тоже придется иметь дело. Мы прояснили этот вопрос?

Его речь была вознаграждена благодарным взглядом Стефании. Она вынужденно пояснила:

– Я хочу вернуться в Виндштейн и отомстить за свою семью. И мне нужна помощь.

В повисшей паузе было почти слышно, как все напряженно думали. Пока Рене не рассмеялся:

– Ой, не могу! И что ты сделаешь одна? Или украдешь чью-нибудь армию? А кормить ее чем будешь? Обещаниями сладкой жизни в ваших вечных сугробах?

– Рене.

– Что Рене? – Он ткнул в девушку пальцем. – Где она таких идиотов найдет? Упс…

– Я надеюсь, что вы будете на моей стороне, – тихо проговорила Стефания и опустила голову.

Берт неловко заелозил на стуле и поднял руку:

– Я понял, Фанни хочет, чтобы мы ей помогли. Я согласен.

Герман не стал ему возражать, хотя Альберт просто не представлял, на что подписывается. Зато Рене просто не мог пропустить такие слова мимо ушей. Он крутанулся, разворачиваясь к нему лицом:

– Кста-а-ати. Может, пора покопаться в еще одной корзинке с грязным бельем? Герман, не скажешь ли ты нам наконец, кто такой Альберт? Не думаю, что короткая биографическая справка сильно навредит нашему беспамятному другу.

Ходить вокруг да около не было смысла, и все же прямолинейность Рене заставляла Германа злиться:

– Зачем тебе все это нужно?

– Информация – это сила, тебе ли не знать. – Он подмигнул Герману. – Ладно, мне просто интересно, во что я теперь замешан. И все же мы ждем ответа. Кто такой Альберт?

Герман посмотрел на Альберта и четко произнес:

– Старший из принцев, наследник трона Ландри.

– Вау! Наш красавчик – принц, что ли? Не похож что-то. – Герман недоверчиво покосился в сторону Рене, а тот что-то потыкал на своем коммуникаторе, и в воздухе над запястьем появился прозрачный экран. – Я тут на досуге навел справки. Знакомьтесь – Люциус-старший, король Ландри. На кого похож?

У Германа внутри все похолодело. С полупрозрачного экрана на него смотрел харизматичный мужчина с длинными вьющимися волосами теплого каштанового цвета и карими глазами. Даже улыбка – широкая и добродушная – у них с Германом была одна и та же, если бы Герман чаще улыбался. Присутствующие напряглись.

– Ну знаешь, – прошипел Герман, пытаясь развеять голограмму. – Это уже слишком! Если прикидываешься идиотом, делай это до конца!

Рене сжалился и убрал изображение:

– Совершенно не похож на Альберта. Так кто из вас настоящий принц?

– Берт, – хмуро ответил Герман. Сам виновник дискуссии растерянно хлопал глазами и не решался ничего сказать. – Я не имею никакого отношения к этому человеку.

– Да у вас лицо одно, – усмехнулась Ситри. Стефания напряженно молчала.

– Колись, умник.

Герман молча смотрел на Альберта, а Альберт смотрел на него и ничего не понимал.

Историю своей матери – первой красавицы на деревне – Герман пытался забыть едва ли не со дня своего рождения – мало приятного родиться безотцовщиной, еще хуже – родиться бастардом. Участь их, как правило, была туманной. Дворяне для улучшения рода иногда наведывались к хорошеньким крестьянкам, детей же потом забирали у матерей и воспитывали в благородных семьях, либо как прислугу, либо, что гораздо реже, как своих собственных детей.

Но у Германа совсем другая история. Юный и горячий принц Люциус, улыбчивый и кудрявый, по глупости своей влюбился в хорошенькую девушку, что носила каждый день в летний королевский дом свежие овощи с огорода. Ответные чувства не заставили себя ждать, а итог у их короткого романа, который удалось скрыть от всей деревни, матушка назвала совсем не крестьянским именем – Герман.

К его рождению Люциуса успели женить на какой-то белокурой принцессе, Герман слышал, что бурную свадьбу играли в летнем доме, а матушка, будучи почти на сносях, помогала готовить угощения. Иногда он даже думал, что свою силу впервые испробовал именно тогда, забирая у матери всю боль, отчаяние и страдание, которые она испытывала, помогая любимому мужчине жениться на другой.

После свадьбы принц Люциус переехал в столицу и в деревню не возвращался. Никто не узнавал в Германе отличительных королевских черт, да и не любили его. Деревенские женщины присматривались к нему, выискивая черты своих мужей. Они боялись, что рано или поздно одинокая красавица явится в их дом и заявит свои права. Хотя сам Герман не видел в их страхах совершенно никакой логики.

И всего этого Герман так и не произнес вслух.

– Прошлое моих родителей не имеет ко мне настоящему никакого отношения, – отрезал Герман и повернулся к Берту. – Я скрывал это от тебя лишь потому, что не хотел неприятностей ни для тебя, ни для нас с матерью. Наша дружба и так вызывала слишком много вопросов.

– Значит, ты мой брат? – наконец ожил Альберт и сжал кулаки. Герман вздохнул – тот, кажется, пропустил его оправдания мимо ушей.

– Щас кто-то по лицу схлопочет, – тихо выдала предположение Ситри, но прогадала.

– Я так счастлив! – взвыл Альберт и бросился Герману на шею, обволакивая розовым липким облаком.

– Итак, у нас тут собралась интересная компания, – заключил Рене. – Принц, от которого почему-то захотел избавиться муж принцессы, которую все считают мертвой, и королевский бастард. Хоть книжку пиши. Кстати, как принца на самом деле зовут?

– Альберт Теодор Люциус-младший.

– Что?

Герман вздрогнул и обернулся на голос резко побледневшей Стефании. К слову, после выписки она и без того выглядела не лучшим образом.

– Альберт Теодор Люциус-младший – мой жених. Мы были обручены сразу после того, как Леннард посватался к Эмилии. Но я никогда с ним не виделась, знала только имя.

– Очешуеть можно! – воскликнул Рене, и Герман был готов треснуть ему по башке. – И правда книжку можно писать. Какие еще секреты кроются в этой комнате?

Но никто не спешил ему отвечать. Берт устало рухнул на стул и потер веки. Герман же закрыл глаза, чувствуя, как внутри все покрывается тонкой корочкой льда, как холодеют легкие, как становится тяжело дышать. Стефания разглядывала сцепленные перед собой руки. Герман догадывался, о чем она думала – о том, что поддалась слабости тогда в больнице, позволила себе больше, чем могла позволить, желала забыть. Он стиснул кулаки, глядя прямо на девушку, и так яростно желал, чтобы она наконец посмотрела на него, что Стефания повиновалась. Голубые глаза были слишком холодными для такого необычно солнечного дня и очень грустными.

– Я не откажусь от своих слов, – сказал он, обращаясь только к Стефании, и никому больше. Он с самого начала знал, что все его геройство и эта розовая чушь не более чем иллюзия. – Так и знай.