Отец Колган поднял вверх руки — то ли для того, чтобы остановить хлынувший на него поток слов, то ли в знак согласия со всем, о чем она просила.

— Довольно, Лидия. Уймитесь. Ваш энтузиазм делает вам честь, но умерьте немного свой пыл. Вы приступите к своим обязанностям в понедельник. К тому времени учащиеся вернутся в школу. У нас тут случилась драка, и я не позволил им посещать школу, пока не поговорю с родителями.

— Драка?

— Ничего особенного, мальчики выясняли отношения. Один из новеньких отличается горячим нравом. Да вы сами все это увидите в понедельник.

— Так вы его не исключили?

— Нет. Я пообещал его благодетелю, что сделаю для него все, что в моих силах. И не отступлюсь, я упрямый.

Лидии это понравилось.

— Думаю, мы с вами сработаемся, святой отец. Значит, до понедельника. Кстати, можно мне взять кое-какие книги, чтобы подготовиться?

— Следуйте за мной. Я покажу вам, где что находится.

Ирландец круто развернул инвалидное кресло, зацепился колесом за ножку стола и остановился. Натан не бросился на помощь, зная, что это лишь вызовет у Ирландца раздражение. Он сидел на краешке письменного стола, спокойно сложив руки, и смотрел, как Маркус пытается высвободить колесо.

— Пропади все пропадом, — сердито пробормотал Ирландец и, опрокинув стол, высвободился из плена. — Ты, конечно, поедешь за ней.

— Ты вроде бы сказал, что прочитал ее записку, — на, помнил Натан. — Ни о каких «конечно» и речи быть не может. Ты знаешь, чего хочет Лидия. Я остаюсь в Баллабурне.

— Она сама не знает, чего хочет.

Натан не стал спорить. Все утро он думал именно об этом и пришел к противоположному выводу. Лидия знала, что делает.

— А что говорится в письме, которое она написала тебе? Не могла же она уехать, не написав тебе.

— Сказала, что очень нежно относится ко мне, что ей будет меня не хватать и что она будет рада, если я навещу ее в Сиднее. Нежно относится ко мне — каково? Приглашает посетить ее — каково? Как будто мне этого достаточно! Я хочу, чтобы она жила здесь, Натан. Я был знаком с ней всего лишь неделю! Одну неделю!

— Ты пробыл с ней дольше, чем я, Ирландец.

— Что ты имеешь в виду? Ты был с ней в течение всей поездки на корабле.

— Ладно. Это не имеет значения. — Их путешествие на «Эйвонлее» было вне времени, как будто его и вовсе не было. Потеря памяти изменила ее реакцию на него. Тогда Лидия доверяла ему, любила его, потому что не знала, что он за человек на самом деле. А теперь она все вспомнила и уехала. — Она написала, что ты можешь навестить ее, — продолжал Натан. — Я, например, такого приглашения не получил. На твоем месте я не относился бы так небрежно к нежному чувству, которое у нее к тебе появилось. Когда-то Лидия думала, что любит меня.

Высокомерие Ирландца как рукой сняло. Он не мог ни запугать Натана, ни пригрозить ему.

— Что ты предлагаешь мне сделать?

— Подождать, когда она напишет. Как только Лидия устроится, отвези ей вещи лично. Если она написала, что хочет, чтобы ты ее навестил, то так оно и есть. Лидия — человек предприимчивый, Ирландец. Она скоро напишет.

Маркус кивнул, тяжело вздохнув Он несколько успокоился и был теперь не только поглощен собственной печалью, но и чувствовал, что Натан тоже опечален. — А ты что будешь делать? Хантер пожал плечами.

— Я буду здесь на тот случай, если она вдруг передумает. Безразличие Натана не обмануло Ирландца. — Каковы твои чувства к моей дочери? — спросил он. — Что именно тебя интересует? — Она знает, что ты ее любишь?

— У меня много работы, Ирландец. Целое утро не мог приняться за дела, — сказал Натан и направился к двери.

— Она собиралась просить у тебя развода, — сказал Ирландец. Он взглядом следил за Натаном и заметил, что тот сразу же остановился. — Когда я рассказывал ей об условиях передачи Баллабурна в твою собственность, то сказал, что ты никогда не согласишься на расторжение брака. Я был прав?

— Это спорный вопрос. Никто этого не узнает, потому что она об этом даже не говорила. Мы спорили вчера совсем о другом. О расторжении брака мы даже не упоминали.

— Почему, как ты думаешь? Не думаю, что она боится, что ты ей откажешь. Она могла бы рискнуть. Ей нечего терять.

— К чему ты клонишь, Ирландец? Говори прямо, чтобы я мог не согласиться с тобой и заняться работой.

— Я хочу сказать вот что: она не поднимала этот вопрос потому, что боится, что ты согласишься с ее предложением. Так сильно она хочет, чтобы ты получил Баллабурн. И если это, по-твоему, не отражает всю полноту ее любви к тебе, то ты, приятель, полный тупица.

Натан криво усмехнулся:

— Пытаешься обеспечить счастливый конец для своей плохо продуманной затеи. Будь доволен тем, что хоть чего-то удалось достигнуть. Ты заполучил Лидию на целый год и обеспечил для себя преемника в Баллабурне. Ни о чьем счастье речь никогда не шла. Ни о счастье Брига, ни о моем, ни тем более о счастье Лидии. Ты не можешь исправить наши с Лидией отношения, так что не вмешивайся. Ты можешь лишь догадываться о чувствах каждого из нас. Но на самом деле ты не знаешь ничего,

Ирландец. Совершенно ничего. — С этими стонами он повернулся и вышел из комнаты.

Маркус скорчил недовольную гримасу и пригладил указательным пальцем густые усы.

— Кое-что я понимаю, — сказал он самому себе. — Я, кажется, отдал Баллабурн дуралею и произвел на свет дуреху. Это не делает чести умирающему человеку.

Лидия с нетерпением ждала утра понедельника, и вот наконец оно наступило. Комната, которую она сняла в гостинице «Петти», была совсем крошечной по сравнению с апартаментами, где они жили с Натаном, но ее она устраивала: сравнительно недорогая и вполне удобная. И до церкви Святого Бенедикта отсюда было недалеко. А Генри Такер обращался с ней так, словно она была членом королевской семьи. Лидия уже написала Натану и со дня на день ожидала прибытия своего сундука с одеждой. В письме была приписка о том, что она передает привет Ирландцу и вновь приглашает его в гости.

Ожидание начала занятий в школе отвлекло мысли Лидии от Баллабурна. Зато ночью, если не спалось, она думала о Натане, а когда засыпала, он снился ей. Лидию удивляло, что ее горе не видно окружающим. Она могла перечислить множество причин, по которым ей было разумнее находиться в Сиднее, чем в Баллабурне. Но ни один из этих доводов не спасал от тоски, которая охватывала ее всякий раз, когда, просыпаясь ночью, она тянулась к Натану и не находила его. Ей не хватало его улыбки. Время шло, но тоска не проходила. Возможно, она навечно поселилась в ее сердце.

В классе было семнадцать детей в возрасте от шести до четырнадцати лет, в том числе десять мальчиков — драчливых, крикливых и любопытных. Один из них сидел особняком: как видно, никто не пожелал садиться с ним рядом. Лидия заметила его сразу же, как только вошла в классную комнату следом за отцом Колганом. Не этот ли постреленок был виновником беспорядков, случившихся в школе на прошлой неделе?