черта, через которую человек только один раз в жизни переступает. Она уже ничего не чувствовала, словно сердце в ней высохло, и лишь ощущала, как холодный, пот катится под мышками и по спине. Целую минуту Ранка стояла, не имея сил даже пошевелиться. Стояла и застывшими глазами смотрела, как немцы выходят из ущелья. Они двигались довольно свободно, будто считали свой переход интересной прогулкой. Впереди шел рослый мужчина, одетый в шинель, увешанный сумками, с ранцем за спиной и автоматом на груди. К ранцу была приторочена каска, и он был похож на горбатого клоуна. За ним шел солдат ростом поменьше, без шинели, с каской, надвинутой на самые глаза, и без ранца. Потом показался еще один и еще. Цвет их одежды почти сливался с зеленью травы, но фигуры отчетливо выделялись на фоне низких кустарников. Один немец нес ручной пулемет. За ним шел солдат-подросток со штыковой лопатой на плече. На лопате, висела железная коробка с патронами. У коротышки был вид крестьянина, отправляющегося на свою ниву. Ранка подумала: если кому-то из разведчиков не удастся сразу снять пулеметчика, тогда партизанам без жертв не обойтись. Вряд ли они смогут захватить выход из ущелья.

— Ты целься в пулеметчика, — шепнула Ранка бойцу, лежавшему впереди нее, — и смотри не промахнись.

Она знала, что он был отличным стрелком, и подумала: «Если боец с первого выстрела убьет пулеметчика, надо будет сразу подняться в атаку. Нельзя мешкать ни секунды».

— Ты очень долго целишься, — сказала комиссар с упреком. — Мы теряем время.

Все затаили дыхание. Было слышно, как в высушенной прошлогодней траве копошатся на солнце жучки.

— Мне торопиться некуда, — ответил боец. — Я люблю делать свое дело с толком.

У него был деловой, сосредоточенный вид. Он действительно неплохо знал свое ремесло, и замечание Ранки на него не подействовало. Комиссар не отводила взгляда от фашистов, и ей казалось, что секунды тянутся как вечность. Она смотрела, как немцы, повернувшись к ним спиной, стали удаляться. Даже не услышала, как рядом раздался выстрел, как эхо от него разбудило тишину, как взлетели вороны над их головами и тревожно закричали. Только увидела, как немецкий пулеметчик остановился, сделал шаг назад, зашатался, потом опустился на левое колено, секунду задержался в такой позе, словно собирался молиться богу, потом пулемет упал с его плеча, и он, перегнувшись через него, ткнулся головой в землю. Еще один солдат упал рядом с пулеметчиком. Остальные повернули назад и стали отходить к ущелью, откуда только что вышли.

— Драгутин, ты оставайся на месте и прикрой нас огнем, — сказала комиссар пулеметчику. — Остальные за мной!

Голос у нее был твердый и уверенный. Бойцы поднялись и побежали вперед. Из ущелья раздалось несколько выстрелов, но пули пролетели высоко, никого не задев, и их писк был похож на писк птенцов, вывалившихся из гнезда.

— Приготовьте гранаты, — скомандовала Ранка, когда все приблизились к ущелью. — Гранаты приготовьте!

В это самое мгновение над ее головой что-то прошуршало, словно пролетела большая птица, и Ранка, подняв голову, видела, как, очерчивая большую дугу, по воздуху скользит граната, брошенная кем-то из ее бойцов. Это была трофейная граната с длинной деревянной ручкой, которая при полете всегда создавала неприятный шум. Еще несколько взрывов прогремело в том самом месте, куда скрылись немцы. Справа и слева от комиссара раздались выстрелы. Пулемет сзади строчил не переставая. Пули, касаясь веток, разрывались в воздухе, и создавалось впечатление, будто кто-то стреляет с неба. Горловина ущелья впитывала в себя весь грохот стрельбы, и внизу, наверное, казалось, что наверху засела целая рота. Немецкий дозор успел откатиться назад, и когда Ранка со своими товарищами подошла к ущелью, он был довольно далеко. Партизаны бросили ему вдогонку еще несколько гранат, затем стали наблюдать, как фашисты отходят.

Если смотреть в ущелье Мишлевац сверху, то оно кажется вечно мрачным, пугающим, вызывает леденящую дрожь. Сюда, по сути дела, никогда не заглядывало солнце. Из его глубины веяло той таинственной загадочностью, какая прельщает людей до тех пор, пока они не прикоснутся к ней. Неотразимая тень высоких скал, поросших мхом, даже в летние дни прятала дно ущелья под своим непроницаемым крылом. Зимой холодные восточные ветры наносили сюда столько снега, что он таял все лето, а бывали годы, когда лето выдавалось холодным и снег, почерневший, утрамбованный дождями и временем, оставался неоттаявшим до следующей зимы. И сейчас на дне ущелья лежал толстый темноватый слой снега, и от него веяло той пугающей прохладой, какую люди ощущают только при встрече со смертью.

Ранка смотрела вниз и видела маленькие зеленые фигурки, испуганно застывшие в полутьме ущелья в ожидании страшного свершения. Когда партизаны появились с той стороны, откуда их сейчас совсем не ожидали, немцы заметались, как затравленные звери, стали окапываться в снегу, чтобы принять бой, еще не сознавая всего трагизма своего положения. Сколько раз в войну партизаны загоняли их в такие вот ловушки! И потом истребляли, как насекомых. Эти, видимо, совсем недавно появились в крае и еще не имели опыта ведения войны с партизанами, не знали, какие напасти их ждут в горах.

— Подождем, — сказала Ранка своим бойцам. — Немцы скоро сами поймут, что попали в западню. Теперь они отсюда уже не выберутся живыми, если не сдадутся в плен.

Ранка еще раз глянула вниз и вдруг увидела немца, укрывавшегося за скалой, тот готовился открыть огонь из пулемета.

— Эй вы! — крикнула Ранка по-немецки. — Не вздумайте стрелять! У вас нет никакого шанса спастись. Если вы сделаете хоть один выстрел, мы вас закидаем гранатами.

Немец на ее угрозу ответил длинной очередью. Пули защелкали совсем рядом. Комиссар пригнулась и спряталась в укрытие. Отсюда ущелье просматривалось еще лучше. Оно было похоже на гигантскую трещину, образованную в горах. На дне этой трещины виднелись чужеземные солдаты. Они лежали, распластавшись на снегу, и Ранка подумала, что сейчас самая пора накрыть их огнем минометов.

Пулемет опять заработал, и пули теперь прожужжали немного ниже, чем в первый раз.

— Прекратите стрельбу! — снова выкрикнула Ранка. — Приказываю всем сложить оружие! Мы гарантируем вам жизнь, если сдадитесь без сопротивления. Вы в ловушке, слышите? У вас нет иного выхода. Даю пять минут на размышление.

Такие длинные фразы было трудно выкрикивать, и ее лицо сделалось совсем красным, лоб вспотел, а на шее вздулись багровые жилы.

— Скажи ты им, — обратилась она к бойцу, который все время находился рядом с ней как телохранитель, — если через пять минут не сдадутся, мы начнем обстрел ущелья минометами и артиллерией и что им не выбраться тогда