этот гад паршивый увидит, что наши сербские девушки храбрее их мужчин. Вот будет потеха! Будет ему что рассказывать, когда вернется к себе домой: сербская девушка вместе со всеми солдатами взяла его в плен.

— Марко, ты с ума сошел! Как я буду принимать капитуляцию? Ты командир, ты и принимай. Я даже не знаю, что делать, какие слова сказать.

— Ничего, научишься. Я где-то читал, что войну проигрывают командиры, а капитуляцию подписывают политики. А ты у нас политический командир, вот и действуй. Мне просто хочется посмотреть на этого швабского вояку, какая у него будет рожа, когда придется сдавать тебе оружие.

— У меня прямо ноги стынут… Если я что-нибудь не так делать буду, так подсказывай, — попросила Ранка.

— Ты все будешь делать как надо, и нечего напрягаться. Вот он подходит, и ты не красней, держи себя с достоинством.

Немецкий офицер был уже в двадцати шагах от них, и Валетанчич не спускал с него глаз. Это был капитан, среднего роста, довольно упитанный, загорелый, с большим толстогубым ртом и небритой рыжей щетиной на мясистых щеках. У него было красное, вспотевшее от волнения лицо. Коротко подстриженные усы топорщились. Он шел пошатываясь, будто успел уже выпить, и Марко заметил, что его поднятые руки дрожат. Одет немец был во все новенькое, точно вернулся недавно с парада и совсем не участвовал в боях. Марко прикинул, подойдут ли ему капитановы сапоги. Ведь тот уже отвоевался, может и босиком в лагерь топать, а Валетанчичу еще предстояло воевать. Марко заметил также, какие у капитана красивые очки в золотой оправе. Может, именно потому, что в партизанской роте никто не ходил в очках, Марко они и бросились в глаза. Капитан перехватил взгляд подпоручика, на мгновение приостановился, торопливым движением снял очки, но, сделав несколько шагов, снова их надел. У него дрожали губы, глаза слезились, как в ветреную погоду. Марко едва сдерживал себя, чтобы не рассмеяться. Он каждый раз испытывал удовольствие, когда видел немцев с поднятыми руками. Эта картина воодушевляла его и вдохновляла. Вражеский капитан, сделав еще несколько шагов, остановился, затравленным взглядом прошелся по стоявшим перед ним партизанам, как бы отыскивая достойного человека, которому можно сдаться в плен. Наконец в глаза ему бросились позолоченные треугольники на воротнике куртки Марко и звездочки на его рукавах.

— Господин офицер, — сказал капитан на довольно понятном сербском языке, вытягиваясь в струнку перед подпоручиком, — я уполномочен штабом своего батальона…

Марко разбирал смех, и он едва владел собой.

— Какой я тебе господин, — перебил он немца. — У нас нет господ. Мы все только бойцы.

— Пардон, камрад, камрад офицер. — По тому, как он запинался на каждом слове, было ясно, что ему непривычно произносить эти словосочетания.

— Ищи себе товарища среди своих гадов. Партизан фашисту не товарищ, запомни.

Красный от гнева и страха, офицер стоял с открытым ртом, похожий на обезьяну, попавшую в западню.

— Мой штаб принял решение сдаться в плен, — уже без всяких преамбул сказал капитан. — И меня уполномочили сделать это, — пояснил он, снимая с себя снаряжение. — Разрешите выполнить эту формальность…

— Пожалуйста, сдай свой батальон нашему комиссару, вот девушка стоит. — Марко показал капитану на Ранку. — Она у нас уполномочена штабом принимать всякие капитуляции.

Немец растерянно посмотрел на Ранку, потом перевел взгляд на подпоручика и снова взглянул на комиссара. Во взгляде светилось явное недоверие. Он попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. За одну минуту, казалось, немец состарился на целых десять лет. На лице появились пучки свежих морщинок.

— Но я желаю сдать свой батальон офицеру, который бы… — подумав минуту, начал немец, но комиссар не дала ему высказать свою мысль.

— Ты правильно желаешь. Тебе надо было сделать это еще в прошлом и даже в позапрошлом году, — сказала ему Ранка.

— Раньше я воевал в Африке и занимался снабжением водой передовых частей.

— Все равно ты мог сдаться в плен.

Немец вытер скомканным платком вспотевшее лицо.

— У меня раньше не было такой возможности, — ответил он. — Сегодня такая возможность представилась, и я добровольно решил сдаться.

Комиссар покачала головой и улыбнулась.

— Конечно, ты решил добровольно сдаться, когда попал в западню и понял, что вам из нее живыми не выбраться.

Он промолчал. У него сильно вспотело лицо, капли свисали даже с коротких рыжих усов. Фашист с первых минут встречи с партизанами почувствовал, что невидимая петля сжимает шею, дыхание приостанавливается. Еще ни в одном бою он не испытывал такого холодного удушливого страха. В каждом движении партизан, в каждом шорохе за спиной немец улавливал звуки смерти. Острие ужаса все глубже и глубже вонзалось в его сознание. Он всматривался в лица партизан и ощущал, наверное, то же самое, что испытывают маленькие дети, очутившись вдруг среди ночи в лесу без родителей. Всю войну этот капитан провел на африканском фронте, служил в тыловых частях и только месяца два назад попал на балканский фронт в Югославию. После госпиталя в Италии его направили командовать батальоном, который в это время вел бои против партизан. В батальоне было очень много ветеранов, которые здесь провели по два года и больше, по нескольку раз попадавших в порядочные переплеты. Они рассказывали жуткие вещи о партизанах. И сейчас капитану казалось, что с него обязательно снимут кожу, а потом эти полудикие балканцы станут танцевать вокруг его умирающего тела.

— Перестань трястись, — сердито, сказал Валетанчич, увидев, что немец все еще дрожит. — Здесь тебя не собираются жарить на костре. Мы не людоеды, хотя вы нас именно такими изображаете.

— Да, да, нам именно так и говорили о вас, — согласился офицер.

Подпоручик весело рассмеялся.

— Мы знаем, что вы о нас думаете, но вот мы уже целых пять минут разговариваем с тобой и до сих пор не начали кусаться.

Капитан сжался под взглядами партизан. Незадолго перед этим он выпил немного коньяку и теперь ощущал привкус желчи во рту. Ему очень хотелось снова хлебнуть, но он боялся протянуть руку к фляге, висевшей у него на ремешке через плечо.

— О вас говорили ложь, — сказал немец. — Честные люди это понимают. Порядочные понимают…

Ранка посмотрела на него с иронией:

— Жаль, что среди вас, фашистов, очень мало таких людей найдется.

Она приняла у капитана его пистолет, бинокль, полевую сумку и военную карту.

— Жаль это сознавать, но вы правы, — согласился капитан.

Он впервые так близко столкнулся с партизанами, и теперь они вдруг показались ему совсем неплохими ребятами. Капитан решил, что сейчас самый подходящий момент высказать им свою просьбу.

— Война испортила не