Я смотрю на экран, как будто жду, что на нем появится ответ, а потом решаю попробовать зайти с другой стороны. У Роба была сестра, Эйлса. Я набираю ее имя и принимаюсь отделять зерна от плевел. Как и с Робом, в стране и во всем мире обнаруживается некоторое количество ее полных тезок, а потом на сайте Единого государственного регистра избирателей я нахожу список из семи женщин по имени Эйлса, лишь одна из которых проживает в Эдинбурге.

Бинго.

Больше без оплаты никакой информации на сайте получить нельзя, и я даже готова раскошелиться, и черт с ним, с отсутствием работы, но следующая же страница в списке результатов выдает мне небольшую статью о Фестивале искусств в Лотиане. В ней вскользь упомянуты названия нескольких местных магазинчиков, которые были открыты в рамках правительственной программы поддержки мелких предпринимателей и представлены на фестивале киосками. Один из них называется «Кэндлвик», и в тексте упоминается его владелица – Эйлса Хойл. У «Кэндлвика» есть свой интернет-сайт и страничка на «Фейсбуке». Я нашла ее! По крайней мере, я надеюсь, что это она. Смотрю на номер телефона, указанный на сайте, и чувствую, как цифры буквально взывают ко мне с экрана. Я должна по нему позвонить. Вот только что я скажу? Как вообще начать этот разговор, чтобы меня сразу же не приняли за полоумную? Придется что-нибудь соврать, это понятно, но что именно?

Смотрю на старую тетрадь, и тут меня осеняет. Вестландз. Вот на что я сошлюсь. Я пользуюсь стационарным телефоном, чтобы заблокировать возможность определения номера, но все равно несколько минут хожу по комнате из стороны в сторону, дымя электронной сигаретой, прежде чем собираюсь с духом, чтобы нажать кнопку набора номера. «Так, – говорю я себе в конце концов, чувствуя, как по всему телу прокатывается волна жара. – Просто сделай это. Набери номер. Может, ее там вообще нет».

Но она там. Сердце бьется у меня где-то в горле, когда ассистентка подзывает ее к телефону.

– Это Эйлса, чем могу вам помочь?

У нее оказывается сильный шотландский акцент. Я так и представляю себе, как этот голос, лишенный налета телефонной учтивости, орет на Роба.

– Здравствуйте, – говорю я, понизив тембр голоса и перейдя на профессионально ровный тон, который всегда использую, отвечая на звонки в клинике. – Прошу прощения, что беспокою вас на работе, но я подумала, может, вы могли бы уделить мне немного времени. Я пишу научную статью по эффективности работы клиники Вестландз… – Я внезапно понимаю, что понятия не имею ни где находится клиника, ни как зовут хотя бы кого-то из тамошних докторов и что стоит ей начать задавать вопросы, как от моей легенды не останется камня на камне. – И по моим сведениям, ваш брат какое-то время находился там на излечении. Роберт Доминик Хойл? Я пыталась найти его координаты, но о нем нигде нет никаких упоминаний. Я подумала, может, у вас есть его контактный телефон или вы могли бы передать ему мой номер.

– Вестландз? – с грубоватым смешком переспрашивает она. – Ага, как же, помню. Только вы задаром время потратили. Робби едва успел вернуться, как снова тут же сел на эту дрянь. А потом спер деньги из моей сумочки и был таков. Простите уж за грубость. – Она на миг умолкает, видимо погруженная в свои сердитые воспоминания. – Только, боюсь, я тут ничем вам помочь не смогу. Он как тогда пропал, так больше уж и не объявлялся. Небось, давно уже концы отдал где-нибудь под забором или близок к этому.

– Мне жаль, что лечение ему не помогло, – говорю я.

Сердце у меня по-прежнему стучит где-то в горле.

– Не стоит. Это все уже дело прошлое. Да и он тоже тот еще был говнюк, что было, то было. Таких лечи не лечи, все без толку.

Извиняюсь за то, что потревожила ее, и вежливо прощаюсь, но она уже повесила трубку. Выплескиваю в раковину остывший кофе и делаю себе новый, исключительно ради того, чтобы чем-нибудь занять себя, пока перевариваю все услышанное. Это в самом деле возможно. Подозрения Адели вполне могут быть правдой. Я лишь начинаю прозревать. Несмотря на все мои вопросы, в глубине души я была совершенно уверена, что Роб должен быть все еще жив. Такие вещи не случаются в реальной жизни. Убийства. Спрятанные трупы. Такое бывает только в новостях да в фильмах с книгами. Не в моем унылом скучном мирке. Плюнув на кофе, отыскиваю в недрах бара забытую бутылку джина, оставшуюся с Рождества. Тоника у меня в хозяйстве не оказывается, но я от души разбавляю джин диетической колой и делаю большой глоток, чтобы успокоиться. Потом приношу из комнаты Адама лист бумаги для рисования и достаю ручку. Мне нужно хорошенько все обдумать. Начинаю я со списка.

Дэвид. Хочет денег или защитить себя от Адели? И то и другое?

Роб. Исчез. Где-то на территории поместья? Что было описано на страницах, которые вырваны? Ссора? Предложение денег?

При мысли о тетради я вспоминаю одно из подозрений Роба и вношу в список и его тоже.

Родители Адели. Был ли это в самом деле несчастный случай. Кто больше всех выиграл – Дэвид.

Родители Адели. Ну конечно же! Почему я раньше об этом не подумала?! Это в Интернете должно быть точно. Пожар наверняка был громкой новостью. Я смотрю на часы: без четверти пять. Пора идти за Адамом, и от этой мысли я сначала испытываю желание завопить от досады, а потом немедленно становлюсь сама себе омерзительна. Все это время я так ждала, когда он наконец вернется с каникул, а теперь сбагриваю его на продленку, хотя это вовсе не обязательно, и возмущаюсь тем, что он мешает моему… моему – чему? Расследованию убийства? С трудом удерживаюсь, чтобы не рассмеяться, настолько ужасно и абсурдно это мое внутреннее признание одновременно. Потому что это именно то, чем я занимаюсь. Я пытаюсь восстановить картину убийства.

Придется покупать бутылку вина.

Я люблю моего мальчика, но терпеть не могу, когда он капризничает, а после приезда из Франции капризов определенно прибавилось.

– Но я еще не хочу спать! Я не устал.

– Пора ложиться в кровать, и точка. Марш надевать пижаму!

– Еще всего одну игру!

– Адам, я сказала – марш!

Он с демонстративно надутым видом удаляется в свою комнату, сопя и что-то недовольно бурча себе под нос, но одного взгляда на мое лицо ему хватает, чтобы понять: дискуссия закрыта. Я раскрасила вместо него раскраску, которую ему задали на дом в группе летнего пребывания, он поужинал и поиграл в какие-то игры, и теперь мне не терпится поскорее уложить его спать, чтобы продолжить мои сетевые изыскания. Пока он не лег, заниматься этим я не могу: он будет все время стоять у меня за плечом и задавать вопросы.

– И зубы почистить не забудь! – кричу я ему вдогонку.

Хлопает дверь ванной. А ведь именно это нас и ждет в его подростковые годы, осознаю я вдруг. Недовольство жизнью и вызывающее поведение, слегка разбавленное редкими крупицами радости, которые окупают это все.

От этой мысли мне становится грустно. Поднимаюсь с дивана и иду читать ему на ночь и задабривать, чтобы он вновь превратился в моего веселого малыша. Интернет может подождать еще десять минут.