Публики, среди которой, возможно, найдутся мои давние знакомые из старого Версаля! Удовольствие, казавшееся мне до сих пор недостижимым… Нет, я никогда не упущу этот шанс! Ради Филиппа, ради наших будущих детей, Реми Кристофа или Мари Клер, я использую все свое влияние на герцога, чтобы тот встретился с Бонапартом лично… и лично выяснил, что генерал из себя представляет.

Я мгновение смотрела, как в свете угасающего зимнего дня танцуют снежинки за окном. Потом повернулась к аббату, который не без жадности поедал бисквиты и прихлебывал вино.

- Я решила, святой отец.

Священник утер губы салфеткой и, откинувшись в кресле, выжидательно уставился на меня.

- Похвально, что вы не заставили меня ждать. Дорога была весьма утомительна, я простудился, мне пора и отдохнуть. Итак, что же… что вы решили, дочь моя?

Я чуть помедлила, а потом четко произнесла:

- Передайте господину де Талейрану, что первый консул может без опасений присылать приглашение. Обид для него не будет.

Секунду спустя я добавила, чтобы не оставить места для ложных толкований:

- Я сделаю все, чтобы мой супруг побывал в Тюильри.

Глава пятая

Реми Кристоф

1

- Синие близко, - упрямо повторил Брике, переминаясь с ноги на ногу. - Генерал Брюн не сидит в Ренне. Он околачивался даже возле Динана, а из Алансона нынче доносят, что графа де Фротте поставили к стенке. Стало быть, сударь, надо поскорее дела сворачивать и уходить из поместья…

Юноша умолк, видимо, почувствовав на себе взгляд Поля Алэна. Уже устав что-либо втолковывать деверю, я безучастно смотрела в окно. Было 25 февраля 1800 года. За прошедшую ночь в природе произошли разительные перемены: еще неделю назад вокруг усадьбы царствовал холод, но вот полились позавчерашним вечером душистые капли весеннего дождя, и на следующее утро уже пришла весна.

Березки оделись нежной, прозрачной, как кружево, листвой. Огромные, набухшие почки тополей роняли на землю клейкие смолистые чешуйки, наполняя воздух пряным, опьяняющим ароматом. Желтая душистая пыльца с ольховых и орешниковых сережек носилась повсюду. Ели пустили вверх огромные светлые ростки, которые торчали прямо, как свечи. Только дубы стояли еще голые, угрюмые, не помышляя о новом убранстве.

День был полон яркого, теплого солнца. И совершенно невыносимо было сознавать, что в самом начале такой прекрасной, безмятежной весны нас ожидает опасность - та опасность, избежать которой нам не позволяет мой деверь.

- Так что же, милостивый государь, - ледяным тоном произнесла я, решившись на последнюю попытку, - вы до сих пор еще не осознали того, что давно ясно всем и каждому?

Поль Алэн ответил раздраженно и резко:

- Ваши настроения, мадам мне действительно ясны давно. Я их знаю. Вашу трусость можно оправдать тем, что вы женщина, но, признаюсь, все ваши речи по-прежнему вызывают у меня только презрение.

- Трусость? - Я едва сдержала злой смех. Подумать только, он обвиняет меня в трусости! Да что он знает обо мне? Со дня на день я ожидала наступления родов. Я боялась за ребенка так, что у меня холод подкатывал к сердцу и пересыхало в горле. И я могла бы избавиться от всех этих страхов, если бы Поль Алэн ушел сам из Белых Лип и увел своих людей.

Александр оставил их, как обычно, когда уезжал в середине января, чтобы они защищали меня. Но теперь в Бретань явился генерал Брюн и усмирял шуанов железной рукой. Синим было известно, что Белые Липы нынче - не просто мирное поместье, а убежище нескольких сотен повстанцев. Стало быть, мятежное логово, которое необходимо обезвредить. Шуаны из защитников превратились в самое худшее для меня и Белых Лип зло. Им надо было уйти, и меня просто бесило то, что Поль Алэн этого не понимает! Или понимает, но действует мне назло!

- Что вы можете противопоставить Брюну, несчастный безумец? - вскричала я, теряя терпение. - По вашей вине они устроят здесь резню, и мы все будем убиты! Вы ненавидите меня, но подумайте хотя бы о том, что Белые Липы, ваше родовое гнездо, сравняют с землей!

- Довольно! Александр не для того назначил меня начальником, чтобы я объяснялся перед вами!

- Вот уж верно, - парировала я с крайним презрением. - Он прекрасно знал, что объясняться вам придется перед ним! Поль Алэн резко оборвал меня:

- Повторяю, я здесь не для того, чтобы выслушивать вас. Я лишен галантности, это правда, и поэтому я не прислушиваюсь к советам женщин в военных делах. Если ваши любовники поступают по-другому - что ж, я им не завидую… Довольно об этом! Будет так, как я сказал, и Белые Липы никогда добровольно не сдадутся синим!

У меня чесались ладони от сильного желания надавать ему пощечин. Он говорил о «моих любовниках» в присутствии слуг, громко, дерзко и, похоже, сам верил в то, что говорил. Рядом с ним, едва сдерживая усмешку, стоял, положив руку на эфес шпаги, уродливый коротышка Сен-Режан, с которым виконт в последнее время стал очень дружен. Смотреть на них обоих было невыносимо. Кровь прилила к моему лицу; едва удержавшись от рукоприкладства, я зло бросила, направляясь к выходу:

- Добровольно или нет, но Белые Липы вынуждены будут сдаться, сударь, и иного исхода быть не может. Но, как бы там ни было, я от души желаю вам полностью пожать плоды своего упрямства и своих ошибок!

Это, конечно, были только злые слова. Ему в случае разгрома почти ничто не грозит: он вскочил в седло и был таков. А как быть мне? Синие, если им окажут сопротивление, будут озлоблены; они либо убьют, либо - в лучшем случае - арестуют меня, а моего будущего ребенка могут просто выбросить в окно! Я почти не сомневалась, что именно на это Поль Алэн и надеется. Святой Боже, в какой переплет я попала - и это накануне появления гонца от Талейрана с приглашением на переговоры в Тюильри!

В конце длинной галереи я заметила Аврору: застыв в амбразуре окна, она напряженно смотрела вниз, во двор, где дефилировали шуаны. Подняв на меня глаза, она спросила:

- Так что же? Неужели он не согласился?

- О, чего же можно ждать от безумца?! - выпалила я в сердцах. - Конечно же, он не хочет уводить своих людей. Ступай, поговори со своим будущим мужем!

- Зачем? - ошеломленно спросила она.

- Может быть, он позволит уехать тебе и малышам!