– Я слышала про шоу.

Он кивает, стаскивает с головы кепку и чешет затылок:

– Ага.

– И ты не против? – спрашиваю я. Потому что да, я все еще злюсь, и да, мне все еще хочется врезать ему так, чтобы его голос стал на пару октав выше, но, мать твою, я люблю его и хочу, чтобы у него все было хорошо.

Пожав плечами, он бормочет:

– Я все понимаю. Остальные этого очень хотели. И это разумно. Он смотрит на лодку, а затем переводит взгляд на меня: – У нас тут сегодня были журналисты.

– Это, наверное, было очень дико.

На его губах появляется невольная усмешка:

– О да.

Чайки кричат вдалеке, и этот момент кажется мне удивительно знакомым, как будто это уже было, хотя я точно знаю, что не было. Мне так спокойно рядом с ним. Мне нравится видеть его таким: около его шхуны, такого грязного и, вероятно, голодного… Мне даже больно становится от того, как сильно я хочу заботиться о нем.

– Финн? – начинаю я, и он поднимает на меня глаза, отрывая взгляд от своих рук, которые тщетно пытается оттереть от масла.

– Да?

– Я приехала сюда потому, что мне действительно было очень плохо, когда ты вот так уехал из города. Я думаю, что мне нужно было сказать тебе об этом – сглотнув, я продолжаю: – Но главное, что я хотела тебе сказать, это… я действительно очень неправильно поступила. Его брови слегка приподнимаются, но он ничего не говорит. – Я не должна была обращаться к Сэлу, не поговорив сначала с тобой. И не должна была предлагать твои лодки кому бы то ни было. Это было неправильно, и я прошу у тебя прощения.

Медленно кивнув, он произносит:

– Ладно, хорошо.

Я закрываю глаза, чувствуя острую боль в груди. Он такой закрытый. Он так явно дает мне понять, что все кончено.

– Я просто хочу, чтобы ты знал: я сделала это не потому, что думала, что тебе нужна помощь. Я сделала это потому, что в моей семье поступают именно так, когда кого-то любят. И это не была попытка спасти тебя – это была попытка спасти нас.

Он с усилием сглатывает, глаза его на мгновение задерживаются на моих губах:

– Вот как?

Я киваю:

– Да.

Я надеялась, что он скажет хоть что-нибудь еще. Надеялась, что получу от него что-то еще, кроме ничего не значащих слов. А он стоит, словно кирпичная стена в конце тупика, и всем своим видом показывает, что никаких эмоций я от него не дождусь.

Пока мы молча стоим вот так, он оглядывает меня с ног до головы, и под этим взглядом я вдруг остро осознаю, как, должно быть, выгляжу в его глазах: кремовые джинсы, темно-синий свитер, красный шарф. Наверное, я похожа на картинку из глянцевого буклета, рекламирующего однодневную прогулку на яхте. И я понимаю, что не ошиблась, когда его губы складываются в насмешливую ухмылку и он говорит:

– Ты выглядишь здесь так неуместно, Рыжик.

В животе у меня вспыхивает огонь, и я набираю побольше воздуха в грудь, так больно мне становится от его тона, от его ста восьмидесяти сантиметров и от его способности отключать эмоции, словно щелкнув выключателем. Что со мной не так? Он стал слишком значимым для меня человеком – с большой буквы Ч. И я не знаю, что теперь с этим делать.

– Я могла бы подумать то же самое о тебе, когда ты был в моем городе, – говорю я. – Но я бы никогда так не сказала. Мне слишком нравилось видеть тебя там. Мне нравилось, как ты выделялся среди других.

– Харлоу…

Я обнимаю себя руками и поворачиваюсь, чтобы уйти. Но потом останавливаюсь и оглядываюсь на него:

– Пока не забыла, – говорю я. – Я не беременна. Спасибо за беспокойство.

Финн

– ОНА ВЫГЛЯДЕЛА НЕ СЛИШКОМ счастливой, когда уходила, – замечает Леви, прислоняясь к стене рубки и глядя, как я поднимаюсь по трапу.

Я бормочу что-то нечленораздельное и перепрыгиваю через перила. В животе у меня как будто взорвался баллон с кислотой. Что сейчас, мать его, произошло? Как я мог позволить Харлоу уйти?

Как я мог забыть о том, что она могла забеременеть? Даже тогда это казалось не слишком реальным, потому что страх быстро прошел, его затмили наши признания, вечеринка, а потом последовавшая за ней ссора.

Я самая огромная, самая эгоистичная задница всех времен и народов.

И при одном воспоминании о том вечере, о том, как она забралась на меня, как мои руки отодвинули в сторону тончайшее кружево и как легко я скользнул в нее, как быстро мы оба достигли пика… у меня все внутри переворачивается.

Мы не просто трахались в машине. Уже тогда я любил эту девушку так сильно, что любовь сделала меня безрассудным.

Мой младший братец берет со стола свою толстовку и ключи:

– Ты все сделал, что надо?

Я готов засмеяться в ответ. Каждый день как будто добавляет новые пункты в список моих тревог. Я все еще не пришел в себя от появления Харлоу на моей лодке, и вот она уже ушла. Шхуну ремонтируют, Леви, Колтон и папа в восторге от нашего плана. Но представляют ли они себе, как будет выглядеть наша жизнь через четыре месяца, когда приедет команда телевизионщиков и начнет снимать все вокруг нас? Когда они будут ходить за нами по пятам везде, во все наши любимые места? Что будет, когда они начнут ожидать от меня свиданий с женщинами, а единственная женщина, которую я хочу, только что исчезла там, на пристани?

Я единственный, кто подписал не все пункты контракта. Я дал согласие на съемки шоу. Я поставил свою подпись на всех страницах, кроме одной: я не подписал пункт, который касается отношений с женщинами. И за это я в долгу перед Сальваторе. Видимо, этого оказалось недостаточно, чтобы сделка не состоялась, потому что после разговора с ним канал все же разместил пресс-релиз в Variety. Завтра бригада ремонтников приступает к работе. Я спокойно могу уехать из города, оставив их одних, и устроить себе передышку, но я этого не сделаю. Я буду находиться здесь каждый день, буду стоять у них за спиной и сводить их с ума. Большинство ребят, которых они наняли, местные – парни, которых я лично пригласил бы, если бы у меня были деньги на починку лодки.

– Финн? – Я смотрю, как Леви идет к трапу. – Не будь долбаным идиотом. Эта женщина красивее всех, кого я когда-либо видел в жизни, и она приехала сюда, чтобы повидать тебя.

Я почесываю щеку одной рукой и отмахиваюсь от него другой.

Она и правда выглядела потрясающе, но не только красота Харлоу сводит меня с ума. Ее страсть, ее эмоциональная честность и то, что она на десять лет младше меня – она даже младше Леви! – и я всегда посмеивался над тем, что она считает своим жизненным опытом. Но она, как оказалось, куда лучше меня умеет исправлять собственные ошибки.

Я СИЖУ НА ПОСТЕЛИ, вода после душа все еще капает с моих волос на покрывало. Уже почти полночь, но не думаю, что смогу успокоиться, пока не исправлю все. Где-то в Сан-Диего звонит телефон, и спустя целую вечность трубку берет Лорелей.