Несколько раз ему казалось, что они находятся в море, сидят за столами, плывущими прямо по воде. Он чувствовал, как в такт движению волн качаются стулья. Видел, как внизу, в серо-синих глубинах, носятся черные тени.

Чей-то голос вернул его к действительности. К нему обращался с комплиментом командующий эскадрой торпедных кораблей Густав Карстенсен:

— Я слышал о деятельности по сооружению памятника, которую вы возглавляете. Мне рассказали, как вы все сообща тянули его до места. Да… где молодость, там энергия. Надо только собрать ее. Как капитан, вы должны понимать значение дисциплины.

— Я верю в равновесие сил и единство, — произнес Альберт.

— Единство, конечно, важная вещь, — сказал командор и задумчиво уставился перед собой, словно в ответе Альберта услышал ключевое слово, позволившее ему развить свою мысль. — Но единство надо созидать. Потому мы и нуждаемся в великом деянии, которое сплотит народ. Сейчас каждый думает только о себе. На протяжении многих поколений у нас не было войны, которая могла бы сплотить и направить молодежь. Нам нужна война.

Альберт бросил на него затуманенный взгляд:

— В войнах многие погибают, разве не так?

— Конечно, на то она и война.

В голосе командора послышалось сомнение. Он бросил на Альберта оценивающий взгляд, словно только что заметил своего собеседника и прикидывал, не ошибся ли в нем.

— А мертвых удостоят могилы и креста, так ведь? — невозмутимо продолжал Альберт.

— Конечно-конечно, а как же иначе.

Карстенсен явно почувствовал, что разговор уходит не в то русло.

— Сходите на наше кладбище, командор Карстенсен. Там лежит много женщин, есть дети. Найдете там и пару крестьян, одного-двух предпринимателей, может, судового маклера вроде меня. А моряков там совсем мало. Они остаются в море. Им не ставят крестов. Нет у них могил, куда могут прийти вдовы и дети. Они тонут в чужедальних краях. Море — враг, который не уважает противника. У нас в Марстале своя война, командор Карстенсен, и с нас хватает.

В этот момент подняли тост за флот, и командор воспользовался случаем, чтобы прервать разговор с Альбертом, который, будучи предоставлен самому себе, снова погрузился в размышления.

В ту же ночь над памятником свершилось бесчинство. Толпа пьяных рабочих с верфи повалила дощатый забор, который соорудили для защиты памятника на то время, пока скульптор Йоханнес Симонсен не закончит выбивать надпись. Альберт тут же написал донесение в Эрёскёбинг полицмейстеру Краббе и уже через три дня получил ответ, где полицмейстер сообщал, что вандалов приговорили к штрафу общей суммой триста Пятнадцать крон за пьянство и нарушение общественного порядка.

По мере приближения дня открытия памятника беспокойство Альберта возрастало. К счастью, оставалось еще много работы. Он во всех подробностях изложил на письме историю мола, позаботился, чтобы документ запечатали в свинцовую трубку и вмуровали в фундамент памятника, затем принялся за вступительное слово, которое собирался произнести на открытии памятника. Он описывал камень так, словно это был человек со своими разочарованиями и надеждами, писал о жизни, в которой «перемешаны радости, скорби и несбывшиеся надежды и не всегда сбывается задуманное».

И тут Альберт остановился.

— Что же это ты такое пишешь? — спросил он самого себя. — Тебе надо прославлять мол и чувство единства. А ты себя в угол загнал.

Покачав головой, он погасил настольную лампу. Откуда эти сомнения? У самого Альберта не было причин сомневаться в деле своей жизни. Город процветал как никогда. Что и должно было ознаменовать установление монумента. Снова это проклятое головокружение. Предчувствия, головокружения, видения. Бабские штучки.

Он приготовился ко сну. А принесет ли сон отдохновение?

Сердито топнув ногой, Альберт попытался прогнать дурные мысли. Не хватало еще ему начать бояться темноты, точно маленькому ребенку.

И наконец настал этот день, 26 сентября. Пришли сотни людей. Альберт еще раз описал историю создания и существования мола. Хор молодых женщин спел сочиненную им на мелодию «Страну свою я стану защищать» песню, ему удалось не допустить в стихи и тени уныния.

Альберт снял огромный флаг, которым был задрапирован камень, в тот же миг собравшиеся стали бросать к памятнику многочисленные букеты. Председатель Комитета по портовым делам произнес благодарственную речь, торжественное мероприятие завершилось троекратным «ура» королю Кристиану Десятому, день рождения которого приходился как раз на этот день.

В тот же вечер в отеле «Эрё» был устроен ужин на сто персон, среди которых присутствовал полицмейстер Краббе из Эрёскёбинга; Альберт сидел рядом с его женой. Подавали жаркое из зайца, пирог и различные напитки. Альберт произнес заглавную речь, в завершение призвав все общество подняться, трижды прокричать здравицу его величеству и спеть песню «Король Кристиан стоял у высокой мачты», после чего зачитал составленную им самим телеграмму королю и попросил собравшихся присоединиться к поздравлениям. После много раз пили за отчизну, за флаг, знатные горожане произносили друг другу здравицы. В половине двенадцатого пришла благодарственная телеграмма от его величества. Затем состоялся бал.

Вечер для Альберта прошел без каких-либо происшествий. Он не выпадал из реальности, не испытывал предчувствий предстоящей гибели, у него не было видений, где приглашенные в нарядных одеждах вместе с великолепно накрытыми столами плавали по морю.

Около двух, в качестве хозяина вечера попрощавшись с последними гостями, он со спокойной душой завернул за угол на Принсегаде и отправился домой в объятия ночи без сновидений. Утром проснулся, думая, что в душе у него воцарились мир и покой.

Альберту Мэдсену было шестьдесят девять лет, он достиг всего, чего желал. Детей у него, правда, не было, и он жалел об этом, но город, в котором он жил, город, который считал своим, продолжал развиваться. На верфях шло бурное строительство, самая большая из них как раз сильно менялась: на смену деревянным судам готовились прийти стальные. Весной в украшенный по этому случаю флагами город нанес визит его королевское величество. В порту побывали военно-морские силы в лице шести торпедных катеров. Планировалось строительство нового здания почты и замена старой церковной башенки новым медным шпилем.

В порту, в подтверждение тому, что город помнит свою историю и отдает долг предкам, возвышался памятник молу. «В единстве сила» — было на нем начертано. Личный Символ веры Альберта, аккуратно выдолбленный резцом скульптора Йоханнеса Симонсена, стал Символом веры всего города.

Он знал, что причиной его чудесного самочувствия в это утро являлись не только благополучное завершение вчерашнего мероприятия и последовавший за этим праздник. Здесь было скрыто нечто гораздо большее: ощущение гармонии и согласия с постоянно изменяющимся миром. Альберт открыл слуховое окно, и перед ним, за частоколом мачт, под лучами ласкового утреннего сентябрьского солнца простерлись мол и архипелаг. До него, под аккомпанемент ударов молота и гудения пил на городских верфях, доносился крик чаек. В каком-то торжестве он осознал, что в этот самый миг такие же звуки слышат в портовых городах всех континентов, и именно там он и находился, сразу во всем мире, в великой общности.