чертей и прочую потустороннюю херню Саша не верил, но вполне отдавал себе отчет в том, что люди Фармацевта от него так просто не отстанут: он, конечно, спрятался на Новом поселении, но в школу продолжал ходить — это было частью плана. Он знал, что бандиты и/или менты за ним следят; знал, что рано или поздно его выцепят — к этому он был готов и этого ждал.

(Подаренный Слоном ствол, который Шаманов носил с собой в школу на дне спортивного рюкзака, предварительно обмотав потными боксерскими бинтами, тоже был ко всему готов и кое-чего ждал. О фобиях и принципах своего нового владельца ствол не знал.)

— Вы почти обо всём догадались, — вдруг донеслось из темноты, где стоял Крюгер. — Поэтому скрываться больше нет смысла.

Шаман развернулся к голосу, прикрыв спиной бледного Степу. Пух издал сдавленный звук, словно его душат.

— Только спокойно, — сказала оболочка Крюгера, медленно выходя под свет фонаря. — Начнете орать — люди сбегутся… Так и не поговорим.

Аркаша вскочил, зажимая рот ладонями, и рванул к своему подъезду. На полушаге он осекся, едва не упал, выпрямился и опустил руки. Его губы были растянуты неестественно широкой улыбкой.

— Я не сделаю вам ничего плохого. Вы — чистые обертки. Вы — пробудивший меня свет.

— Пи-и-издец, — обреченно протянул Крюгер, сразу всё понявший и сразу во всё поверивший. На самом деле, он первым начал догадываться о том, что из Танаиса с ними что-то вернулось. Недавняя истерика была защитной реакцией разума на окончательное осознание.

— Что ты такое? — дрожащим голосом спросил Новенький, выглядывающий из-за плеча напрягшегося Шаманова.

Ответил улыбающийся Крюгер.

— Я ваш новый лучший друг. Ваши разумы безупречны. Каждая их капля вкуснее, нежнее и благоуханнее тысяч песьих умов. Я многому научился. Ваши разумы не развалятся под моей тяжестью. Я буду вас беречь, потому что других таких оберток я не найду. Я очень долго пытался.

— Витяй, завязывай моросить, — Шаман упирался до последнего. — Какие обертки?! Иди домой, полежи. У тебя температура, по ходу.

— Я… Я знаю, что он… Оно такое, — сквозь всхлипывания сказал Аркаша, на всякий случай держащийся за подъездную ручку и готовый в любой момент сквозануть внутрь. — Я читал. Это инопланетный паразит! У Роберта Хайнлайна есть роман, называется «Кукловоды», и там…

— Не угадал, — перебил улыбающийся Шаман (Степа отскочил подальше). — А может, и угадал. Не уверен. По-моему, космос — это черная бездна ужаса. Я бы на вашем месте зарылся от него поглубже под землю, а не запускал навстречу ледяному безумию железные коробки. В космосе нет разумов. Точнее, они есть, но я не стал бы привлекать их внимание. Я их боюсь.

— Тогда, — продолжил осмелевший Пух, — ты сарматский бог безумия.

— Какая разница, кто я? — спросил Новенький. — Что изменится от этого понимания?

— Скажи хотя бы, как тебя зовут, — напирал Пух.

Крюгер сделал глазами выражение «ты что, ебанулся?!» и покрутил пальцем у виска — он не понимал, с чего Аркаша так разошелся.

А вот спавший под курганами всё прекрасно понял.

Пух вдруг улыбнулся и сказал:

— Вы не перестаете меня удивлять своей чистотой и глубиной! Знать подлинное имя своего врага — верный способ его победить; еще за тысячи лет до вашего рождения это было ведомо жрецам и шаманам. Но я вам не враг — и поэтому сейчас вы узнаете мое имя.

Не переставая улыбаться, Пух вдруг рухнул на колени и поднял голову к черному небу. Его глаза заполнились невыразимой мукой, вены на шее напряглись. Он широко открыл рот, затрясся крупной дрожью и издал едва слышный хрип — выглядя при этом так, словно захлебывается оглушительным воплем.

Парализованные ужасом друзья смотрели, как из глаз Пуха катятся черные слёзы.

Из окна второго этажа донеслось непредставимое посреди творящегося кошмара шипение открываемой бутылки, звон упавшей на пол крышки и короткое ругательство.

Подлинное именование спавшего под курганами закончилось так же неожиданно, как началось. Аркаша перестал трястись, выпрямился, вытер глаза, шутовски поклонился и сквозь улыбку сказал:

— Приятно познакомиться.

— Отъебись от нас! — огрызнулся Шаман. — И без тебя гемор сплошной…

— Так, это еще что такое? — донесся с застекленного балкона четвертого этажа возмущенный голос профессора Худородова. — Я понимаю еще, сценку для драмкружка репетировать! Но выражаться при своем сыне я не позволю! Аркаша, немедленно домой!

Пух по привычке закатил глаза (в темноте и с балкона гримасу разглядеть было невозможно — на это, строго говоря, и был расчет) и собирался было пристыженно попрощаться с друзьями, когда его качнуло осознание нового формата реальности. Реальности, в которой присутствуют невидимые степные демоны-трикстеры. Реальности, в которой можно было в любую секунду утратить контроль над своим телом и утонуть в бездне розовой сладкой ваты. Реальности, в которой всё перевернулось с ног на голову. Даже штаны, перепачканные в процессе подлинного именования, больше его не беспокоили — а ведь еще буквально час назад они (точнее, объяснение с родителями по соответствующему поводу) были бы его самой первостепенной проблемой.

Аркаша нервно оглядел друзей, ища на их лицах страшную улыбку. Потом вскинул руки к собственным губам. Сущности ни в ком не было — или она себя никак не проявляла.

— Аркадий, я кому говорю?!

Отец на Пуха никогда раньше не кричал.

— Да иду я, пап, — неожиданно для себя огрызнулся он.

Пух никогда раньше не перечил отцу.

70

Крюгер не очень хорошо помнил, как, какой дорогой и во сколько пришел домой: в голове словно перекатывались булыжники, а перед глазами стояла пелена. Он очень хотел забыть события последнего часа, но понимал, что именно их он совершенно точно будет в мельчайших деталях помнить до самой смерти — а случится она, как некоторое время назад договорился сам с собой Витя, в возрасте 115 лет в самой большой комнате его собственного особняка, где будут находиться огромный телевизор, видеомагнитофон самой последней по состоянию на 2095 год модели, коллекция видеокассет со всеми фильмами в мире, а также фотография с автографом Арнольда Шварценеггера в особой рамочке. Каким конкретно образом Витя заполучит автограф, он пока не решил, зато насчет особняка и видеокассет был совершенно спокоен — ведь он, в отличие от всех известных ему взрослых, не будет тратить заработанные деньги на всякую скучную херню, а вместо этого…

— Витюша, проходи скорее! Я уже места себе не нахожу, хотела твоих друзей обзванивать, — открывшая дверь квартиры мама вклинилась в