так несчастна! А мой друг в тюрьме. Он продавал секретные сведения иностранной державе, но взял дороже, чем полагается, и его посадили. А сборщик налогов дерет все больше — это мой дядя, и если он не уплатит своих картежных долгов, тетя с шестью детьми пойдет по миру, — шутка ли, старшему тридцать пять лет, а знали бы вы, сколько нужно, чтобы его прокормить в таком-то возрасте!

Не выдержав, она снова горько заплакала.

— День и ночь я не выпускаю из рук иголку, и все впустую, потому что мне не на что купить даже катушки ниток!

Уен не знал, что сказать. Он похлопал ее по плечу и подумал, что надо бы приободрить ее. Но как? Хотя и говорится: чужую беду руками разведу, но кто это пробовал? Впрочем… И он развел руками.

— Что с вами? — спросила она.

— Ничего, — сказал он, — просто меня поразил ваш рассказ.

— О, — сказала она, — это еще что! О самом худшем я боюсь и говорить!

Он ласково погладил ее по ноге.

— Доверьтесь мне, это приносит облегчение.

— Приносит облегчение? Разве вам приносит?

— Ну, — сказал он, — так говорится. Разумеется, это только общие слова…

— Что ж, будь что будет, — сказала она. — Мое злосчастное существование окончательно превратилось в ад из-за моего порочного брата. Он спит со своей собакой, с утра пораньше плюет на пол, пинает котенка, а проходя мимо консьержки, рыгает очередями.

Уен потерял дар речи. И в самом деле, когда сталкиваешься с человеком, до такой степени испорченным, извращенным и развратным, то просто нет слов…

— Подумать только, если он таков в полтора года, что же будет дальше? — сказала Флавия и разрыдалась.

Эти ее рыдания уступали предыдущим по частоте, но далеко превосходили их по силе звука.

Уен потрепал ее по щеке, но тотчас отдернул руку, обжегшись ее горючими слезами.

— Бедная девочка! — сказал он.

Этих слов она и ждала.

— Но самого ужасного, уверяю вас, вы еще не знаете… — сказала она.

— Говорите, — твердо сказал Уен, готовый теперь ко всему.

Она заговорила, и он поспешно ввел в уши инородные тела, чтобы не слышать, но и того немногого, что он все же разобрал, было достаточно, чтобы его прошиб холодный пот, так что одежда прилипла к телу.

— Теперь все? — спросил он чересчур громко, как все начинающие глухие.

— Все, и я действительно чувствую облегчение, — сказала Флавия и единым духом выпила стакан, оставив содержимое оного на скатерти. Но эта шалость нисколько не развеселила ее собеседника.

— Несчастное создание! — вздохнул он наконец.

Он извлек на свет свой бумажник и подозвал официанта, который подошел с плохо скрываемым отвращением.

— Что прикажете?

— Сколько я вам должен? — спросил Уен.

— Столько-то.

— Вот, — сказал Уен, давая больше.

— Благодарите себя сами, у нас по этой части самообслуживание.

— Ладно, — сказал Уен. — Подите прочь, от вас смердит.

Официант удалился, оскорбленный, — так ему и надо! Флавия восхищенно смотрела на Уена.

— У вас есть деньги!

— Возьмите их все, — сказал Уен. — Вам они нужнее, чем мне.

Ее лицо выражало такое изумление, словно перед ней сидел сам Дед Мороз. А что выражало его лицо, сказать трудно, ведь Деда Мороза никто никогда не видел.

Уен шел домой один. Было поздно, и горел лишь каждый второй фонарь. А каждый первый спал стоя. Уен шагал, понурив голову, и думал о Флавии, о том, с какой радостью забрала она все его деньги. Это было так трогательно. Бедняжка не оставила ему ни франка. В ее возрасте чувствуешь себя погибшим, когда не на что жить. Тут он вспомнил, что и сам в том же возрасте, — удивительное совпадение! Такая обездоленная! Теперь, когда она забрала все, что у него было, он понял, каково это. Он взглянул по сторонам. Мостовая блестела в мертвенном свете луны, стоявшей прямо над мостом. Денег ни гроша. Да еще эта недоделанная словоловка. На пустынную улицу медленно вступил свадебный кортеж новобрачных лунатиков, но и это не отвлекло Уена от мрачных мыслей. Он вспомнил арестанта. Вот кому не приходилось долго раздумывать. Впрочем, и ему самому тоже не приходилось. Мост все ближе. В кармане ни гроша. Бедная, бедная Флавия! Хотя нет, у нее-то теперь были деньги. Но какая ужасная история! Жить в такой нищете — совершенно невыносимо. И какое счастье, что он вовремя подвернулся! Счастье для нее. К каждому ли кто-нибудь поспевает в нужную минуту?

Он перешагнул через перила и встал на карниз. Шаги свадебной процессии замерли вдали. Он посмотрел направо, потом налево. Нет, ей просто на редкость повезло, что он проходил. Ни души. Он пожал плечами, пощупал пустой карман. Положение в самом деле таково, что жить не стоит. Но выше ли, ниже ли по течению — какая разница?

И он бросился в реку, не ломая себе голову. Так и есть: с какой стороны ни прыгни, все равно пойдешь ко дну. Разницы никакой.

ПОЛЬ ЭЛЮАР

ПУШИНКА

Сделай сердце свое сердцем ребенка.

Жила-была маленькая девочка, очень славная, может быть, даже чуть лучше тебя, и легкая-легкая, такая легонькая, что мама, взяв ее в первый раз на руки, не почувствовала никакой тяжести и очень этому удивилась. И она дала дочери легкое имя: Крылиночка, Пушинка.

Пушинка хорошо росла и вскоре стала самой красивой из всех маленьких девочек. И в том краю говорили: «Красивая и легкая, как Пушинка».

А я во всех краях говорю, как легка и красива ты.

Пушинка очень быстро бегала, быстрее даже, чем старшие мальчики. А прыгала так высоко, что могла сорвать все орехи в самом высоком орешнике, вся яблоки с самых высоких яблонь и даже вишни с большого вишневого дерева, те самые, что всегда доставались птицам.

Она сама, как птица, садилась, не ломая их, на самые тонкие ветки. И птицы не боялись ее. Она могла заглянуть им в глаза, как я заглядываю в твои. Она усаживалась так близко, что могла слышать, как они рассказывают друг другу разные птичьи истории. Если бы она осмелилась, она могла бы какую-нибудь погладить.

А когда она вновь спускалась в траву, ей было жалко кузнечиков, бедных кузнечиков, зеленых, неуклюжих, словно лягушата, — они столько трудились!

Но больше всего Пушинка любила мотыльков. Как она им завидовала, когда они чертили зигзаги в воздухе, счастливые, будто рыбы в воде!

Пушинка отлично понимала, что она не может летать, раз у нее нет крыльев. Она только была легкая, почти как листок, травинка, лепесток, почти как пушинки одуванчика — маленькие свечи,