– А я хорошо веду! – кричала Аста. – И себя, и ее!

Будучи старше на два года, она сама себе поставила в обязанность присматривать за Кайей.

Дни проходили, давно выпал и растаял первый снег, шли дожди, море темнело и все чаще грохотало бурями, так что даже в доме было слышно. И с каждым днем на душе копилась тяжесть.

– Что они могут делать так долго? – расспрашивала Тюра Эгдира как единственного ныне обитателя Березняка, имевшего представление о походах. – За это время можно три раза сходить до граннов и обратно.

– Но ведь им не просто сходить, – отвечал Эгдир, пожимая плечами. – Им еще надо это… раздобыть… Чтобы явиться к тому полуоборотню не с пустыми руками.

Тюра вздыхала. Морские походы и сражения она представляла себе смутно, и чем больше времени проходило в ожидании, тем более опасными они становились в ее воображении. Гибель в море мужа, с которой она вполне примирилась уже давно, теперь постоянно вспоминалась, лезла в голову и казалась предостережением, даже пророчеством. Очень может быть, что сейчас, в этот самый день, когда в Березняке все тихо и даже светит осеннее солнце, все хозяева усадьбы уже в плену – не только Стормунд, но и Бьярта, и Хагир. Тут опадают последние желтые листья, овцы еще на пастбище, и отсюда, с пригорка, видно, как подростки-пастухи бегают друг за другом в какой-то дурашливой игре; коровы в хлеву, во дворе сушится выкрашенная шерсть, а Эгдир повел людей выбирать сети. Все вроде как-то идет: не слишком здорово, но и до поедания мха пока не дошло. Вот только Хринг, лучший в усадьбе кузнец, уплыл с Хагиром, а Хёрд и Эйк, его сыновья, даже стремя поправить не умеют… Чему он их учил?

Тюра стояла у дверей дома, чувствуя на лице мягкое тепло солнечного луча, жмурилась от удовольствия, а в душе бил тайный родничок тревоги. Может быть, все они в это время уже сидят в плену и ждут выкупа, собрать и привезти который больше некому. Или уже проданы в рабство каким-нибудь говорлинам, которые их завезут дальше края света. Или убиты в битве… Или просто утонули в бурю. На свете так много опасностей! А когда только и делаешь, что хлопочешь по хозяйству да размышляешь о бедах, их становится все больше и больше. А человеку надо так мало – хватит всего одной. Какой-нибудь паршивый подводный камень, и все – холодные руки морских великанш обнимают всех тех, кого так хочется обнять ей самой. Тюре мерещились бледные, с закрытыми глазами лица Бьярты и Хагира, и она жмурилась, отгоняла видения, лихорадочно искала себе какое-нибудь дело, лишь бы только не думать. Она никого не хотела пугать своими опасениями, и оттого они, неразделенные, грызли ее день и ночь.

Каждый день кто-нибудь бегал на мыс и смотрел, не идет ли корабль. Каждый вечер на мысу собиралась целая толпа: люди приходили и из Березняка, и из других домов по соседству. Женщины судачили, дети играли, бросали камешки в море.

– Когда я вырасту и буду ходить в походы, я всегда буду возвращаться домой вовремя! – угрюмо бормотал Коль. – И привозить много-много добычи и еды. Чтобы всем-всем хватало. Еще и до первого снега будет далеко – а я буду уже дома!

– Молодец! – одобряла Тюра. – Так и нужно поступать, если не хочешь, чтобы твоя мать поседела раньше времени.

– Что-то мне не думается, что Колю будет очень везти с добычей! – тихо хихикала Аста. – Но ты, мамочка, ведь еще не седеешь?

И она задирала голову, точно хотела заглянуть под серое покрывало Тюры.

– А зачем ей седеть – Коль же не ее сын! – вставляла Кайя. – Он – мамин и папин.

– Очень умно! – Аста хохотала, радуясь, что шестилетняя двоюродная сестра настолько глупее ее. – Мамин и папин! А другие что же, по-твоему, тетины и дядины?

– А то как же!

– Вот дурочка-то! Коль, ты послушай, какая у тебя глупая сестра!

– У меня две глупых сестры! – сердито отвечал мальчик. – Вот уйду в море и больше никогда не буду вас слушать!

Когда начинало темнеть, холодный ветер с моря гнал людей к теплому очагу. Но и дома весь вечер они ждали, тайком прислушивались и до самой ночи, до того, как заснуть, ждали, не постучат ли в ворота, не раздадутся ли знакомые голоса, которые уже подзабыты за двухмесячное отсутствие. Ах, как хорошо и весело тогда станет! «Мне не надо никакой добычи! – думала Тюра каждый раз, когда расчесывала волосы, мысленно обращаясь к богине Фригг. – Мне хватит и того, что они вернутся. Пусть даже без Стормунда. Но хотя бы Бьярта и Хагир с людьми. Тогда усадьба устоит». А иначе… Сейчас они все – она с Астой и Кайей, старая Гуннхильд, восемнадцатилетняя вдова Сигрид, хромой Эгдир, подслеповатый Ламби, неумелые Эйк и Хёрд – даже не ветки без ствола, а так, мелкие щепочки. Когда садятся за стол, кажется, что в усадьбе много людей, а приглядишься – подростки, женщины, старики, увечные. Порой Тюре становилось так страшно, что хотелось закрыть глаза и ничего не видеть. Усадьба Березняк сейчас – домик из прутиков, который рухнет от первого порыва ветра.

Новости явились совсем не так, как ждали. Как-то в полдень Аста и Кайя играли в медведя на пригорке над морем. Речь о медвежьей охоте шла утром за едой: взрослые рассуждали, как хорошо было бы завалить жирного осеннего медведя, и Эгдир согласился, если нога не будет болеть, на днях пойти поискать берлогу. У него есть на примете местечки… Медведем была Кайя, а Аста вооружилась «копьем» из ореховой палки с обожженным черным концом и даже хромала, как Эгдир. Вон она, бродит по склону, выискивает следы.

Сидя в кустах, Кайя посматривала в щелки между ветками. Пусть ищет – медведь не такой дурак, чтобы бегать и оставлять следы. Он сидит тихо. В такой хорошей берлоге отчего же не посидеть? С гребня пригорка было далеко видно: с одной стороны вода фьорда под высоким обрывом, березовый и дубовый лес над скалами из желтого, местами розоватого известняка; позади – долина с пожухлой травой и даже тот склон, где Коль когда-то подстрелил «дикую» овцу. Жалко, что тогда же кто-то приехал и Колю не досталось как следует.

И вдруг Кайя увидела корабль. Он полз еще далеко и казался маленьким, но золоченая звериная голова у него на штевне блестела под лучами солнца. Было очень красиво. Кайя загляделась. Жаль, что у отца корабль совсем не такой, гораздо хуже. Людей издалека не удавалось различить, и так легко верилось, что корабль – живое существо, которое плывет самостоятельно, куда само хочет. Это дракон, он плывет по морю. Он хочет украсть дочь конунга и увезти ее в свою пещеру в горе на самом краю света. А дочь конунга – это она, Кайя, от него-то она и спряталась в эти кусты. Это ее собственная пещера, а все стены в ней увешаны коврами. Вместо светильников у нее золото – это оно светится и блестит на листьях. Надо только сидеть тихо, и тогда дракон проплывет мимо и не заметит. Кайя так хорошо представила, что за ней охотится дракон, что внутри все замерло; было жутко и весело.

Что-то ткнуло ее в спину. Кайя обернулась: на нее смотрели черный конец палки и недовольно нахмуренное лицо Асты.

– Ты что, заснула? – сердито спросила сестра. – Ты – медведь в зимней спячке? Мне до весны тебя ждать? Ты должна выскочить и зарычать. Я же тебе говорила, а ты никогда не слушаешь!