Андрей не вспоминался Струеву в последние годы жизни – располневшим, с чуть опухшим лицом, с двойным подбородком.

Он словно прятался в памяти Платона в своих юношеских годах, стремился оказаться до Антона, до сложной и в общем-то оказавшейся трагической его взрослой жизни.

Платон Васильевич повернулся на бок и постарался закрыть глаза – «Все это было так давно… И если забылось, то и слава богу».

Он давно начал замечать, что без особых эмоций воспринимает известия о смерти когда-то близких ему людей. «Да, да, конечно жалко…» – говорил он сам себе. Но где-то в глубине души мелькала малодушная мысль: «Вот он умер… а я жив. Живу! И буду жить…»

Струев никогда особенно ничем не болел. Сердце у него было вроде нормальное, без срывов… Рака вообще не было в его роду, сколько он помнил. Диабет или почки, печень или сосуды головного мозга были всегда в норме, поэтому он никогда – до срыва в Турции – не мог себя представить по-настоящему больным.

Но именно в Турции его настиг почти инсульт… И именно там появился Антон… Словно посланный кем-то, чтобы спасти, вывезти из Турции… Вырвать из лап болезни. А может быть, и смерти.

Платон Васильевич вздохнул облегченно и подумал с почти детской легкомысленностью: «Все так случилось и слава богу! Все хорошо… Все хорошо…»

И на этой волне добра и умиления он и уснул.

На краю сна он еще видел Андрея, как бы удаляющегося в небытие… Доброго, милого, молодого… «И слава богу! Слава богу… – мелькнуло в тающем сознании Платона Васильевича. – Завтра уйдет и Антон… И будет он жить по-прежнему – тихо, в своих занятиях, в своих привычках… Как раньше, как многие годы назад…»

Но вдруг какой-то первородный, щемящий сердце ужас вдруг объял все его существо. Он почувствовал такое одиночество, такой мрак своего одинокого, никем не защищенного будущего, что Платон Васильевич, весь в поту, сел в кровати.

Он помотал головой, чтобы стряхнуть с себя эту пелену ночного кошмара… Бросил под язык таблетку нитроглицерина, но его внутреннее, все растущее отчаянье, вселенский страх не отпускали его…

Платон Васильевич спустил ноги с кровати, нащупал тапочки… Потом надел халат и потянулся было к двери, но ноги вдруг не слушались его…

«Остановить! Остановить Антона… Пусть он останется… Хоть на время!» – слышал он в своей голове чей-то чужой, но все-таки его панический голос.

Струев некоторое время сидел на кровати в темноте, и постепенно мысли его начали приходить в какой-то относительный порядок…

«Да, да… На некоторое время надо удержать Антона около себя. Пусть работает секретарем… домашним помощником… Компаньоном, как говорили раньше… – выстраивалось в голове Платона Васильевича решение. – Я еще болен… Я не могу остаться один… Инна? А что Инна? Она старше меня… У нее своя семья… Другой дом. Позвонить детям? Кому? Герману или Веронике? Кому первому? Конечно, они тут же примчатся в Москву на два-три дня…

Но здесь ли в России… или там, в Европе, его ждет только дом для престарелых!» Он это знал точно!

«Тогда лучше смерть, чем казенный дом, в котором ему суждено умереть!»

Платон Васильевич покорно опустил голову и сидел некоторое время опустошенный, тихий… И неожиданно спокойный…

«Господь, возьми меня к себе, – вдруг мелькнула совершенно не испугавшая его мысль. – Господи, спаси и сохрани… Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь. Аминь. Аминь», – прошептали неслышно его губы.

Платон Васильевич был сейчас так спокоен, отрешен и тих, что, кажется слышал, малейший шум в квартире, на проспекте… Он слышал даже любое движение внутри своего организма – тугое свое дыхание, медленные толчки сердца, ток крови…

«Давно пора передать свою судьбу в Его руки… Отдаться Его Промыслу… Почувствовать Его дыхание над твоим существом… – кивал головой в такт своим словам старик… – Почему я никогда не отдавался Ему всем своим существом? Все сердцем? Каждым своим дыханием? Я же только Его произведение, дело Его рук и помыслов. И мое начало – теперь уже давнее… и сегодняшнее – в старости – бренное, слабое, еле живое существо?»

Платон Васильевич истово крестился и тихо плакал слезами радости, облегчения и некоторого опустошения…

«Все… Все в Твоих руках, Всевышний! Подскажи, поведи меня на твои вечно-зеленые луга… В твою светлую обитель… Вот моя рука…»

И Струев протянул руку в темноте, словно видел протянутую к нему чью-то руку…

Платон Васильевич вздрогнул… Его рука, повисшая в темноте, вдруг оказалась в чьей-то теплой крепкой мужской руке. Он почувствовал дрожь и непонимание, кто взял его за руку.

– Вам что-то нужно? – услышал он тихий голос. Сначала от неожиданности он не узнал его…

– Не знаю… Нет… Да… – смятенно произнес старик, вглядываясь в темноту.

– Я помогу вам встать, – тихо произнес мужчина.

– Да… Да… – покорно соглашался Платон Васильевич и, поддержанный крепкой мужской рукой, поднялся с постели.

Струев шел по коридору, не открывая глаз, чтобы продлить, не упустить это мгновение чуда, которое явилось к нему и вселило в душу новые силы и ясность будущего.

Они подошли к туалету… Потом свернули на кухню, где уже горел небольшой ночничок.

– Я поставлю чайник… – так же тихо, словно боясь что-то вспугнуть в старике, сказал молодой человек.

Наконец ясность зрения вернулась к Струеву, и он, усаживаясь к столу, все-таки повернул голову к говорящему: «Это был Антон… Антон Тодлер… Сын Андрея!»

– Вы стонали во сне, – тихо сказал Антон. – Я услышал и пошел к вам.

– Неужели я так громко стонал? – спросил недовольный старик. – Мне казалось, что я даже не спал.

– Спали, спали… Посмотрите на часы, уже полтретьего…

Антон разлил чай по чашкам, пододвинул одну из них Струеву. Сам уселся напротив… Вздохнул с облегчением.

– Как хорошо! А, Платон Васильевич? – спросил он, сияя светлой улыбкой. – За окном тьма, морось, ветер, а мы с вами вдвоем на кухне… За крепким чаем!

Он улыбался и казался еще моложе.

Струев отвел глаза, ему почему-то не хотелось показывать, что ему тоже уютно, легко… Что какие-то надежды оттаивают в его сердце.

– Вы позвольте мне какое-то время пожить около вас, – тихо, но настойчиво попросил Антон. – Я так давно мечтал об этом!

– Мечтали? – поднял брови Платон Васильевич.

– Отца я не помню… Мне же трех лет не было, когда его не стало… У матери были разные… увлечения. Потом жил в Таллине… у бабушки с дедом. Дед умер. Он был контр-адмирал. Всё прочил мне службу во флоте… В Нахимовское хотел отдать. Потом и бабушка умерла. Вернулся я в Москву, в квартиру матери, а она в Таллин уехала… Поменялись мы вроде… Рано женился, разошелся… Потом еще раз – ребенок появился. А у меня к нему никаких чувств. Даже поразительно… С женой тоже нелады, вот она и другого привела в мою однокомнатную, но…