– Доплатил бы немного...

Майор нахмурился и замолчал, потом сказал задорно:

– А давай мы их всех нагребем!

– То есть как?

– А давай в Шереметьево!

– Ты что, рехнулся?

– Вот и они так же думают, парень! Обменяешь билет потихоньку, а через таможню я тебя, так и быть, проведу. Штука баксов – и ты за границей.

– Штука баксов – не проблема, – сказал Кротов.

– Ты что! – обиделся майор. – Я из своих. Деньги целы?

– Целехоньки.

– Тогда сделаем так: отдаешь мне мои, я их домой заброшу – это по дороге. А то ведь в порту, если что...

– Я понял, – сказал Кротов. – Все равно рискуешь, если со мной попадешься.

– Ну и хули? – проговорил майор. – Ну уволят, ну дадут условно года два... А я им в рожу плюну.

– Хороший ты мужик, – сказал майору Кротов. – Давай, камикадзе, гони в Шереметьево.

– Сначала домой, – напомнил майор.

Кротов поразмыслил и сказал:

– Домой опасно. С обыском заявятся – найдут.

– А я домой, да не к себе! – расхохотался за рулем майор. – Кого учить вздумал, салага!

– Баба, что ли?

– Какая баба? Мы народ семейный... Мать с отцом!

В Шереметьево майор заехал нагло – прямо на служебный двор. Закрыл «Жигуль» и повел Кротова через подсобки в главный вестибюль аэропорта. По дороге Кротов спросил майора, нет ли у того русских денег с собой – в кассе придется доплачивать, ему бы не хотелось светиться вновь в обменном пункте. Майор спросил: «Сколько?» – «Да тыщи три-четыре-то всего», – прикинул Кротов. Майор подумал и сказал: «Давай, я у барыги поменяю».

Кротов ждал его за одним из высоких круглых столов, где улетающие заполняли декларации, и тоже делал вид, что чиркает в бумажке. Майор вернулся вскоре, поманил головой из густой толкотни возле входа.

В кассе «Люфтганзы» ему посочувствовали, – Кротов наплел убедительно о служебных капризах начальства, – и предложили место на полночный рейс, ближе по времени на Гамбург рейсов не было. Кротов недовольно заворчал: мол, опоздает безнадежно, посмотрите на Франкфурт, Ганновер. Оказалось, есть вылет на Ганновер через час, идет посадка, и если он поторопится... «Тогда и вы поторопитесь», – сказал Кротов, шелестя купюрами.

Через служебные помещения майор вывел его наружу. Нырнули в безликую обшарпанную дверь, за которой была путаница серых коридоров, двери с табличками. Мужик в униформе проехал на пустом электрокаре, заставив их прижаться спинами к стене. В каком-то закутке майор сказал: «Посиди здесь, я схожу договорюсь». Через пятнадцать минут в закутке появился таможенник, спросил тихо: «Вы Кротов?» – и приказал идти следом. Еще через минуту Кротов уже топтался у регистрационной стойки. Женщина в синем спросила: «Виза есть?» – «Есть», – ответил Кротов, забрал посадочный талон и встал в очередь к будке пограничного контроля. Пацан в зеленой форме полистал его паспорт, спросил, какова цель поездки. «Туризм», – сказал Кротов с улыбкой. Пацан кивнул, стукнул в паспорт отметку, и Кротов пересек границу, так и не увидев своего майора.

В самолете он не пил спиртного и не спал из-за боли в спине. Четыре раза сбегал в туалет. Съел предложенный обед до последней крошки и выпил несколько стаканов безвкусной минералки. Из англоязычных газет давали лондонскую «Таймс» и «Интернешнл геральд трибюн», где он прочел почти без интереса, что в Думе прокатили Черномырдина, намеревавшегося вернуться.

Он чуть не получил инфаркт в Ганновере, когда в зале прибытия увидел родные тюменские морды, но догадался: делегация, прилетели брататься с Силезией. Он сам однажды так летал прямым авиарейсом из Тюмени. Зачастили, однако, товарищи. Прошел он неопознанным, чему способствовали темные очки «Картье», купленные им от скуки в самолете.

Кротов отыскал валютное окошечко и поменял часть долларов на марки. В бюро проката автомобилей Кротов арендовал маленький «опель», оплатил страховку и договорился, что оставит машину в гамбургском бюро. Купленная карта автомобильных дорог ему не понадобилась: над шоссе, ведущем в Гамбург через Целле и Люнебург, на каждом километре висели указатели, да и сворачивать особо было некуда. «Опель» оказался быстрой послушной машиной, и за два с лишним часа Кротов благополучно добрался до цели. В Гамбурге пришлось петлять и спрашивать у полицейских, что не понравилось ни полицейским, ни ему. Но он в конце концов нашел бюро, избавился от «Опеля», взял такси и поехал в порт.

На пассажирских пирсах он не нашел «Аркадии». В диспетчерской долго объяснялся на английском с настырными немцами в штатском, те звонили куда-то, уходили и приходили, потом явился мужик с галунами и нехотя поведал Кротову страшную тайну: «Аркадия шип» пришвартовался в Любеке – это рядом, сорок минут на автобусе. «В гробу я видел ваш автобус», – по-русски вежливо поблагодарил его Кротов. Спустился на пирс, где выпил пива и поел креветок под тихим ветром, пахнущим рекой, в компании горланящих туристов.

В Любеке, сросшемся с Гамбургом старинном городке, такси выехало к набережной, и Кротов сразу увидел белую «Аркадию», стоящую у парапета со спущенным высоким трапом. «Ну вот и все», – подумал Кротов, расплачиваясь с таксистом.

На набережной он уселся на железную скамейку спиной к кораблю, курил беспошлинные сигареты, купленные в Шереметьево, и слушал, как гуляет в желудке немецкое пиво, которое вскоре ударит по почкам, и надо будет мчать в гальюн.

Кротов приметил ряд телефонных будок, встал и направился туда, но спохватился вовремя и стал искать киоск с газетами, где купил за десять марок телефонную карточку. Аппарат заглотил картонку, пошел гудок, и Кротов выщелкал на кнопках российский код и сотовый номер жены.

– Да-да? – ответила Ирина через космос.

У Кротова перехватило горло.

– Привет, – сказал он. – Ты где находишься, подруга?

– А сам ты где? – воскликнула жена. – Почему не звонишь, у меня уже всякие мысли...

– Я тебя спрашиваю: где ты находишься?

– Как это где? Мы в Любеке стоим.

– Ты где, на пароходе?

– Ну да, – растерянно произнесла жена,

– Тогда возьми мою путевку и быстренько спускайся вниз, на набережную.

– Зачем? – испугалась Ирина.

– Потому что я стою внизу, дуреха.

– Где внизу?

– У трапа, блин, у трапа!

– Здесь, в Любеке?

– Нет, в Гонолулу, – сказал Кротов и с грохотом повесил трубку. Телефон услужливо возвратил карту, но Кротов оставил ее в прорези аппарата – русский подарок портовым бичам.

Он встал возле трапа, у нижней платформы с резиновым ковриком, посмотрел наверх, где дежурил матрос с нарукавной повязкой. Первой на верхнюю площадку выскочила Наташка, завопила: «Батяня!» – и стремглав помчалась вниз. Затем появилась жена с заплаканным лицом и Митяй в матросской форме с лямочками накрест. Наташка уже висела на шее и болтала ногами. Кротов опустил ее на коврик, обнял за плечи и повел наверх, задевая портфелем металлические ребра ограждения. Жена смотрела так, будто знала или чувствовала что-то. Митяй обхватил его за ногу, прижался щекой к бедру. И не хватало рук, чтобы всех и обнять, и погладить.