— А столь длительная поездка не опасна?

— Врачи не ручаются, но говорят, что есть шанс благополучно довезти ее до Вены, где необходимо провести целый ряд анализов, сделать рентгеноскопию и тому подобное. Консилиум сделал заключение, что без этого летальный исход может наступить в течение месяца, потому что состояние ее день ото дня ухудшается.

— Очень печально. А как она держится?

— Устала, временами бывают приступы нервного перенапряжения.

— Бедная тетя Матильда. Вы много времени проводите с ней?

— Нет, ей нельзя разговаривать. Несколько минут общения на протяжении суток изнуряют ее так, что нужны уколы для поддержания работы сердца. К счастью, она выполняет рекомендации врача. Сколько раз я разговаривал с ней, всякий раз она повторяла свое желание увидеться с вами. Моя мать, как я понимаю, не верит в свое выздоровление. Если позволите, я добавлю вам горячего вина. Которое в бокале уже остыло.

— Спасибо, — она подала ему свой бокал и только сейчас заметила, что Тынецкий стоит возле ее кресла, и спросила:

— Почему вы не садитесь?

Какое-то время он молчал, а потом сказал:

— Это навевает такие приятные воспоминания, когда вечерами вы сидели у камина с блокнотом на коленях и выдавали распоряжения на следующий день, а я стоял так, как сейчас, и старался все запомнить. Сохранили ли вы в памяти хотя бы один такой вечер?

Кейт взглянула на него, на старые английские кресла, на приглушенные цвета ковров, высвеченные из мрака пламенем в камине, на широкую дубовую лестницу, исчезающую высоко в теплой темноте.

— Я помню те вечера, — улыбнулась она.

— Только тогда у вас была другая прическа, — говорил он задумчиво, — и длинные косы. Позднее вы укладывали их веночком на голове. У вас еще было кольцо с голубыми камешками, которое вы потеряли, собирая малину.

— Да, я дорожила им очень.

— О, я помню, вы даже плакали. Я несколько дней искал его в малиннике, но, к сожалению, напрасно и до сих пор не могу понять, куда оно подевалось. Поверьте мне, я самым тщательным образом пересмотрел каждую пядь земли на месте потери.

— Вы были так добры, — произнесла она, смущаясь, — а я так переживала из-за того колечка, ведь мне было только семнадцать лет, и вела я себя, как ребенок.

В комнате воцарилось молчание. В камине догорал огонь.

Кейт встала.

— Уже поздно. Нужно отдохнуть. Попросите разбудить меня пораньше. Мне хочется поскорее увидеть тетю. Может, около восьми?

— Хорошо.

— А где моя комната?

— Ваша прежняя комната, если вы не возражаете, ждет нас. Позвольте проводить?

— Спасибо, — усмехнулась она, — я найду сама. Надеюсь, что не заблужусь. Спокойной ночи.

Включив свет, он смотрел, как она поднимается по лестнице. Когда ее шаги затихли, он подбросил несколько поленьев в огонь и опустился в кресло. Под утро его разбудил холод. Он посмотрел на часы. Время приближалось к восьми. За окнами брезжил туманный рассвет. Из буфетной доносились звуки утренней суеты. Придя к себе, он принял горячую ванну, надел короткий кожушок и вышел в парк. Свежий снег припорошил все вчерашние следы. Здесь и там появились новые заячьи тропинки. На востоке небо из серого переходило в бурый цвет. Издали он увидел двух работников, направляющихся в сторону хозяйственных построек, и умышленно замедлил шаги. Приезжая в Пруды, он делал все, чтобы как можно меньше встречаться со слугами, потому что не любил любопытных взглядов. Его раздражали униженные поклоны. Свое общение с подчиненными он ограничивал до минимума. В имении тоже всегда старался устроить все так, чтобы непосредственно не иметь контакта со слугами.

Он был здесь чужой. Каждый конторщик или слуга чувствовал себя в Прудах очень свободно, занимая какое-то определенное место, на какое имел право, к которому привык. Он один не переставал быть новостью и сенсацией. Укрываясь в библиотеке, он просиживал там часами, часто даже не заглядывая в лежащую перед ним книгу.

Сейчас, когда приехала пани Кейт, весь такой большой и чужой дом приобрел для него какое-то новое, скорее давнее содержание, но своим настоящим стал еще более чужим.

После часовой прогулки, вернувшись, он узнал от доктора, который всю ночь дежурил у постели матери и сейчас завтракал в столовой, что она провела ночь относительно хорошо.

— Я не хочу обнадеживать вас, но если удастся благополучно доехать до Вены, графиня может прожить еще долго.

Это повторяли ему все и повторяли с той преувеличенной осторожностью и деликатностью, которая была для него еще мучительнее, потому что он не испытывал тех чувств на сообщения доктора, какие надеялись и имели право найти в сыне смертельно больной матери посторонние люди.

Сам он осуждал в душе безразличие, черствость, но ничего с этим не мог поделать. Они с матерью делали много усилий, чтобы сблизиться и полюбить друг друга, но напрасно. Слово «мать» всегда автоматически направляло его мысли к той маленькой могилке на кладбище, и он считал, что для матери слово «сын» должно скорее напоминать Гого. Несмотря на это, он любил старую графиню и старался проявлять по отношению к ней безграничную снисходительность и такие сыновние чувства, на какие только был способен.

— Приехала моя кузина, пан доктор. Можно ли ей сейчас навестить мою мать?

— Думаю, да. У графини сейчас профессор. Может быть, лучше спросить его.

Тынецкий поднялся наверх. Дверь из будуара в спальню была открыта. Медсестра готовила какие-то лекарства. У постели больной в кресле сидел профессор. При свете ламп его лысина поблескивала при каждом движении головы. Пани Матильда находилась в постели, поддерживаемая подушками. Выглядела она хорошо.

Войдя, он поцеловал ее руку, поздоровался с профессором и сказал:

— Приехала Кейт, мама. Вы сейчас хотите увидеть ее?

— Приехала? — оживилась пани Матильда. — Ну, конечно, сейчас. Вы позволите, профессор?

— Я ничего не имею против. Только прошу вас говорить как можно меньше, но не дольше десяти минут. И никаких волнений.

Тынецкий кивнул головой и вышел. Кейт была уже готова.

— Мама хочет видеть нас сейчас, — сказал он, здороваясь. — Доктор напоминает, что ей нельзя много разговаривать, и просит вас избежать всего, что могло бы ее разволновать.

— Я понимаю, так пойдемте же.

— Ночь прошла спокойно, и мне кажется, что она выглядит получше.

— Может, даст Бог, все хорошо закончится.

Пани Матильда встретила Кейт искрящейся улыбкой и несколько раз погладила ее по щеке.

— Дорогое дитя, как я рада, — говорила графиня. — Изменилась, но немного. Видишь, какая ты нехорошая. Мне нужно быть при смерти, чтобы тебе захотелось меня навестить.

— Но, тетя, любимая моя, — целовала ее руки Кейт, — вы хорошо выглядите. Это грех говорить о смерти из-за какой-то болезни, которая через пару недель отступит, и от нее не останется и следа.