— Кто-нибудь. Дьявольщина какая-то. Кто вы такой? Как ваша фамилия?

Последовала короткая пауза, за которой раздался ответ:

— Смит.

— Имя! Мне нужно ваше имя!

— Я вам его назвал.

— Вы немедленно пригласите к телефону Мэттиаса!..

Послышался щелчок, и все стихло.

Хейвелок тупо смотрел на трубку, которую продолжал держать в руке. Его ментор, земляк, друг отказывается иметь с ним дело. Что случилось?

Необходимо все выяснить. Происходящее абсолютно лишено смысла! Там, в горах Блю-Ридж, жил еще один пожилой человек, с которым Мэттиас часто встречался, когда бывал в Шенандоа. Этот старец прекрасно играл в шахматы и слыл знатоком старых вин. Как то, так и другое успешно отвлекало Энтони, ослабляя чудовищную нагрузку, которую ему приходилось ежедневно выносить. Майкл несколько раз встречался с Леоном Зелинским и всегда поражался тем теплым товарищеским отношениям, которые сохранились между двумя бывшими профессорами. Его радовало, что у Мэттиаса есть друг, чьи корни идут из Варшавы, которая, как известно, не очень далеко отстоит от Праги.

Зелинский был знаменитым специалистом по истории Европы. Он перебрался в Америку много лет тому назад, сменив Варшавский университет на кафедру в Беркли. Энтони повстречался с Леоном во время одного из своих лекционных турне по американским университетам — он ничего не имел против получения дополнительных доходов. Между ними завязалась дружба, главным образом путем переписки и за шахматной доской. После того как Зелинский вышел на пенсию и похоронил жену, Энтони убедил престарелого ученого перебраться на жительство в Шенандоа.

Телефонисту в Антибе во второй раз потребовалось гораздо больше времени на установление связи. Но в конце концов Хейвелок услышал голос старика.

— Добрый вечер.

— Леон? Это вы?

— С кем я говорю?

— С Майклом Хейвелоком. Вы меня помните?

— Михаил! Помню ли я тебя? Конечно нет. Точно так же, как вкуса колбасы, юный дурень. Как поживаешь? Не собираешься ли навестить нашу долину? Похоже, ты говоришь издалека.

— Я нахожусь очень далеко, Леон. И я весьма обеспокоен... Хейвелок объяснил причину своего беспокойства. Он не может связаться с их дорогим общим другом, и не думает ли Зелинский встретиться с Мэттиасом, пока тот находится в Шенандоа?

— Если он и здесь, Михаил, то об этом мне ничего не известно. Ты же знаешь, что Антон крайне занятой человек. Иногда мне кажется, что он самый занятой человек на Земле... у него, видимо, сейчас нет времени для меня. Я оставлял записки в охотничьем домике, но боюсь, он не принял их во внимание. Естественно, я все понимаю. Он передвигает тяжелые фигуры... он сам тяжелая фигура, к числу которых я явно не принадлежу.

— Я очень огорчен тем, что он... что он давно не встречался с вами.

— О, мне частенько звонят и от его имени выражают сожаление, что он очень редко навещает нашу долину. Должен сказать, что шахматы несут большие потери. К счастью, могу тебе напомнить еще об одном из наших общих друзей. Несколько месяцев тому назад он навещал меня довольно часто. Я говорю об этом замечательном журналисте Раймонде Александере. Я зову его Александр Великий. Правда, играет он гораздо хуже, чем пишет.

— Раймонд Александер? — повторил Хейвелок, слушая старика вполуха. — Передайте ему мой привет. Большое спасибо, Леон, и до свидания. — Хейвелок положил трубку и обратился к Саланну: — У него для нас больше нет времени.

Он прибыл в Париж в восемь утра, к девяти связался с Граве и в четверть двенадцатого двигался в толпе пешеходов на юг по бульвару Сен-Жермен. Утонченный искусствовед и продавец тайн должен вступить с ним в контакт где-то между рю Понтуаз и набережной Сенбернар. Граве потребовалось два часа на то, чтобы получить из своих многочисленных источников необходимую Хейвелоку информацию. Майкл со своей стороны использовал это время для отдыха — он медленно бродил, часто останавливался, но не садился — и для того, чтобы несколько поправить свой гардероб.

Утром у жены Саланна на покупку одежды времени не было. Майкл думал только об одном — как можно быстрее оказаться в Париже. Каждая минута промедления увеличивала расстояние между ним и Дженной. Она, кстати, бывала в Париже только с ним, и ее возможности в городе оставались весьма ограниченными. Ему надо прибыть туда до того, как она попытается воспользоваться одной из них.

Доктор, не жалея машины, на огромной скорости за три с половиной часа доставил его в Авиньон, откуда ровно в час уходил товарный поезд до Парижа. Майкл успел на него, облачившись в свитер, плохо сидящее габардиновое пальто, предоставленные Саланном, и те остатки своей одежды, которые удалось привести в более или менее пристойный вид. Теперь он с удовлетворением рассматривал свое отражение в витрине магазина. Пиджак, брюки, рубашка с открытым воротником и шляпа, приобретенные на бульваре Распай, как нельзя лучше отвечали его желанию. Они не стесняли движений и не имели никаких особых примет. Человека в такой одежде невозможно выделить в толпе. Широкие поля низко надвинутой мягкой шляпы бросали тень на лицо.

В одной из витрин в качестве образца было выставлено небольшое зеркало, и Хейвелок не мог оторвать взгляда от своего отражения. Затененное полями шляпы, изможденное до предела лицо, густая синева под глазами, на щеках и подбородке черная щетина. Ему было не до бритья. Делая покупки на бульваре Распай и разглядывая себя в зеркалах, он обращал внимание только на одежду. Он должен во что бы то ни стало припомнить тот Париж, который могла знать Дженна. Итак, одно или два посещения посольства, несколько контактов с такими же, как они, секретными агентами, встречи с несколькими французскими друзьями — в основном правительственными служащими. Кроме того, они случайно познакомились в кафе с тремя-четырьмя парижанами, которые не имели ни малейшего отношения к делам их сумеречного мира. Теперь на бульваре Сен-Жермен пепельный цвет увиденного Майклом лица напомнил ему о том, насколько он устал и обессилел от боли, о том, как ему хочется прилечь и не вставать до тех пор, пока не восстановятся силы. Как справедливо заметил Саланн, отдых ему просто необходим. Хейвелок пытался уснуть в поезде по пути из Авиньона, но частые остановки на сельских полустанках, где фермеры грузили свою продукцию, будили его как только он начинал дремать. Проснувшись, он вновь слышал, как в висках стучала кровь, а мысли переполняли горечь потери и невыносимый гнев. Единственный человек на земном шаре, которому он отдал свою любовь и доверие, гигант, заменивший ему отца и сформировавший его судьбу, отказывается иметь с ним дело. Он не мог понять почему. Многие годы, в самые мучительные и трудные времена он не ощущал одиночества, потому что был Антон Мэттиас. К тому же Антон заставлял Хейвелока становиться лучше, чем тот был на самом деле. Антон смягчил воспоминания о ранних ужасных днях. Объяснил их значение в перспективе последующих событий. Слова Антона служили не оправданием, а мотивом для того занятия, которому он посвятил себя, для той жизни, которую вел в ненормальном мире вплоть до того момента, как внутренний голос сказал: «хватит»! Пора влиться в мир обычных людей. Он всю жизнь боролся против пулеметов Лидице и палачей ГУЛАГа, какое бы обличье они ни принимали.