Пока визборовская кинокарьера находилась в своём апогее — то есть в начале 1970-х годов, — его личная жизнь снова вошла в сложную полосу. Отношения с Евгенией пошли на спад — что было и не удивительно при разъездном образе жизни супруга; впрочем, много ездила и она — на гастроли с ермоловским театром и на съёмки. У неё тоже была своя творческая жизнь, с интересами мужа совпадавшая не всегда. Порой он ловил себя на мысли, что хотел бы ощущать бо́льшую, чем есть, заинтересованность жены в его песенной лирике. Возникали проблемы с дочкой Аней: с кем её оставить? Ребёнок и так рос болезненным, со слабыми лёгкими, а тут ещё и отсутствие постоянного родительского присмотра и участия. Приходилось даже отправлять её в Ленинград, к бабушке — Жениной маме. Однажды Визбор предложил жене отдать дочку в интернат: мне, мол, одна знакомая посоветовала… И в самом деле, супруги пошли на такой шаг — четыре года Аня училась и жила в круглосуточном интернате. У Визбора возникали, как и прежде, романтические вспышки, навеянные новыми знакомствами — где-нибудь в походе или в горах. В 1970 году он приехал из Крыма с новой песней «Католическая церковь» и спел её Аркадию Мартыновскому:

«Мне, — вспоминает Мартыновский, — сразу стало понятно, что у него был не то чтобы роман, а возвышенное чувство, неудавшееся. Я уже понял с кем и фамилию знал…» Сама Евгения Владимировна, рассказывая о той поре, возлагает вину за разрыв на обоих. «Не хватило ума, не хватило интеллигентности», — самокритично говорит она о распадавшейся в ту пору, в первой половине 1970-х, семейной паре, не выделяя в качестве наиболее виновного ни себя, ни мужа. Впрочем, обида на Визбора, пренебрёгшего в конце концов старательно создававшимся ею домашним уютом, в душе Ураловой осталась. Тем более что за их плечами была большая любовь, когда-то соединившая их в подмосковном Витенёве. Теперь эта любовь рушилась. «Синий дым плывёт над нами мягкой вечностью. / Чиркнет спичка — сигарета вспыхнет вновь. / За окном с зонтами ходит человечество, / Обокраденное нами на любовь». Независимо от того, был ли конкретный повод у этих стихов 1975 года («Сигарета к сигарете, дым под лампою…»), и если был, то какой именно, — их вполне можно соотнести с печальным финалом любви Юрия Визбора и Евгении Ураловой. Много лет спустя она признается: «Думала: ну вот развелась — и освободилась от него. Ничего подобного!.. Не отпустил…» Так что и при этом расставании всё оказалось непросто. А при каком бывает просто?..

Когда Женя узнала о том, что у мужа возник роман с некоей художницей Татьяной (фамилия этой женщины — Лаврушина), она была, конечно, поражена. Поначалу не обращала особого внимания на женский голос в телефоне, просивший «позвать Юрия Иосифовича», подобно тому как звонила юная Ио женатому Рудольфу в фильме Динары Асановой. Мало ли кто звонит, знакомых у мужа — пруд пруди… Но вдруг с удивлением увидела у него модный заграничный кейс: на такие дорогие покупки у них в семье денег явно не было. «Это мне знакомая подарила, у неё муж в Германии работает», — объяснил жене Юрий. Потом случайно заметила в лежащем на столе и раскрытом дневнике мужа запись на английском языке. Это её насторожило: выходит, он, зная о том, что английским она не владеет, что-то от неё скрывает? Однажды в его отсутствие взяла с полки словарь, начала читать. И всё поняла…

Настроена Евгения была решительно. Расстались, можно сказать, по её инициативе. Она осталась с дочкой Аней, он ушёл к Татьяне, забрав с собой и Татьяну-дочь. Квартиру в доме на Чехова разменяли на две в этом же доме. Визбор переехал в однокомнатную под номером 4 на третьем этаже, но фактически жил у Лаврушиной, на Кутузовском проспекте, дом 41, квартира 23. Свою же квартиру использовал в качестве рабочего кабинета: главными предметами «мебели» в ней были холодильник с минеральной водой (прочее содержимое там появлялось редко), книги и пишущая машинка. А ещё висевший над рабочим столом громадный телефон с подводной лодки, который ему подарили моряки на Севере и которому неизменно дивились посетители квартиры. Под «чеховским» адресом Юрий Иосифович значился в справочнике Союза кинематографистов СССР — значит, и прописан был именно там.

Разрыв с Женей сказался, конечно, и на отношениях Визбора с младшей дочерью. В первые годы он редко виделся с ней. Появился однажды с подарками и в приподнятом расположении духа, но бывшая жена осадила: или ты участвуешь в жизни ребёнка, или нет, а такие приходы раз в год нам не нужны. После этого его опять долго не было. Когда девочка подросла, отношения между ней и отцом стали нормальными; мы помним, что он брал её в байдарочные походы. Евгения не возражала.

Она вспоминает об одном — не то забавном, не то грустном — эпизоде. Когда Визбор ушёл от неё, неожиданно позвонила Ада (она звонила к ним в квартиру и раньше, но интересовалась обычно жизнью Тани, которой теперь там уже не было): «Приезжай. У меня есть „чекушка“, посидим, поговорим…»

Но новый союз, ради которого Визбор оставил прежнюю семью, оказался непрочным и быстро распался. Дочь Татьяна вспоминает, что совместная жизнь отца с Лаврушиной продлилась полгода или чуть больше (хотя брак они зарегистрировали) и пришлась на то время, когда сама она училась в девятом классе. Это значит — 1974/75 учебный год. В служебной «Творческой карточке» Визбора, составленной 25 декабря 1975 года, в качестве домашнего адреса указан пока ещё адрес Лаврушиной.

Свидетельства немногочисленных очевидцев отношений Визбора и Лаврушиной единодушны: у этой пары не было главного — полноценной духовной близости. Отношения между их детьми — Таней и сыном Лаврушиной Алёшей — были не в пример лучше отношений взрослых. «Это был совершенно чужой, не его человек», — вспоминает о Лаврушиной Аркадий Мартыновский. Но явственнее всего выдают Визбора его стихи. То, что он посвятил своей тогдашней спутнице, на шедевр, честно говоря, не похоже и звучит рассудочно и риторично: «Старый берег очищая от тумана, / Веет ветер, синий ветер вешних дней. / О Татьяна, Татьяна, Татьяна — / Любимое имя любимой моей. / Ах, каким я стану славным капитаном, / Чтобы ты меня встречала из морей. / О Татьяна, Татьяна, Татьяна — / Любимое имя любимой моей» («Татьяна», 1975). «Любимое имя любимой моей» — масляное масло, тавтология. Вообще этот приём бывает уместен и оправдан в литературе, но здесь он использован не очень-то мастерски: можно подумать, что у любимой — много имён и Татьяна — одно из них, любимое. А остальные — нелюбимые, обыкновенные… Аде Якушевой и Евгении Ураловой он посвящал в своё время не такие стихи.

А ещё появляется у Визбора в ту пору ироническая песня «Семейный диалог» (1975), перекликающаяся со знаменитым, на тот момент уже написанным «Диалогом у телевизора» Высоцкого. В «Диалоге…», напомним, муж с женой лениво перебрёхиваются, наблюдая «по ящику» и комментируя цирковое представление: «Ты, Зин, на грубость нарываешься, / Всё, Зин, обидеть норовишь! / Тут за день так накувыркаешься… / Придёшь домой — там ты сидишь!» Так же как и Высоцкий, Визбор прячет за комичной сценкой тоску по полноценной семейной жизни, по любви и гармонии: