class="p1">— Как провода после многих сложных извивов наконец выходят на прямое соединение, так и мыслям поэта сопутствует эта извилистая сложность перед выходом их на ясную, ударную позицию. Короче говоря, для моего товарища характерна… сюжетность мысли.

Ну а каковы раздумья самого Ливиу Дамиана о своем творчестве, о поэзии вообще?

Что есть поэзия? Привой

усталой мысли вековой

на новую. А может быть,

наоборот. Слепая прыть

ножа — надрез лозы живой.

Раненье — от него острей

чувствительность немых ветвей,

сочнее изумруд листов,

румяней зарево листов.

Итак — надрез, итак — привой,

дрожание лозы кривой,

соединяющей шутя

два содроганья бытия,

чтоб, сгинув, новой стать листвой,

чтобы из раны ножевой

пробилась веточка — дитя.

ВИКТОР ТЕЛЕУКЭ

Поэт Виктор Телеукэ — еще и главный редактор молдавской литературной газеты. Держится несколько особняком, чуть настороженно из усвоенной редакторской привычки самозащищаться от слишком назойливых авторов. Но взгляд его усталых глаз под набрякшими веками все-таки добрый, и все лицо по-доброму мягкое, доверчивое.

Но как войти в мир души Виктора Телеукэ?

Я беру в библиотеке его сборник «Портреты во времени». Мне уже хочется воссоздать портрет автора по отдельным строчкам его стихотворений.

Какого он рода? Ну конечно же крестьянского.

Если б мог я солнце заслонить туманом,

Отдых и прохладу принести крестьянам.

И разве городской житель мог бы создать такие стихи:

Несутся стоны над селом

двух мельниц

на ветру сквозном.

Их жернова под шум ветров

всё мелют тишину веков.

Тысячелетия, века

гудят ветры,

сквозь годы сеется мука

из тьмы и света.

Узнаю из стихов и о дочках поэта: «два белокурых смысла жизни моей». О его любви вообще к детям: «Если б не дети, разве б могло солнце заглядывать к нам в село?» Но он же, взыскующий, растревоженный, обращается к юному поколению с отцовским советом:

Школьники, исписывая тетрадки, перьями не скрипите,

усердие ваших вечерних гитар

хотя бы на миг смирите!

Видное место в творчестве Виктора Телеукэ занимает любовная лирика. Любовь для него, как и для каждого поэта, — самое прекрасное озарение.

Мне кажется, руки твои, как ветви,

исхлестаны сумасбродным ветром,

но все же их слабое прикосновение

смягчает дней моих напряжение,

и черная тень моя тает,

и вместо нее твоя вырастает,

охлажденная ветром,

обновленная ветром,

смирённая ветром.

Что же касается доброты поэта, то она безгранична, а после знакомства со стихами «Приглашение на обед» ее и вовсе можно назвать вселенской добротой.

Стол я украшу солнцем и свежим весенним ростком,

а коль засидимся до вечера — звездами и луной,

наполню кувшин деревенским сладким парным молоком,

вино радушья налью до краев в другой.

Образна, метафорична и полна философии поэзия Виктора Телеукэ. Она дышит свежестью лиризма и вся пронизана остротой мысли. Пожалуй, они задают тон всем стихотворениям; они подчас даже перенасыщают их. Но все же поэт научился управлять «мыслительной стихией». Об этом свидетельствует такое его необычное признание:

Когда вселенная во власти бессловесности,

ночью я объявляю мобилизацию мыслей.

Одни из них атакуют, другие подчас отступают:

мысли ненависти, мысли любви.

Всюду, где я прикажу, приземляются парашюты.

Я опускаю десанты мыслей

партизанским широким фронтом…

Под утро я отбиваю вечернюю зорю,

мыслям приходит пора отдохнуть.

Те из них, что погибли в неравном бою,

я хороню в минутах,

обелиски леплю из мгновений

и помечаю,

за какую они высоту пали.

Такие мысли формируют общественное сознание Виктора Телеукэ как поэта-гражданина; он полон глубоких раздумий над быстротекущей жизнью, над суетностью людской, когда не замечаешь ни листопада, ни часа молодого вина, ни веселых стай мирных аистов. И того порой не замечаешь, как «в земле заржавленные пули спят, но пробиваются листвою красной на виноградниках сердца солдат»…

Так в своем сборнике «Портреты во времени» поэт сотворил и свой собственный образ, близкий моей душе и, смею думать, читателю. Но все же я испытываю необходимость и личного знакомства с Виктором Телеукэ. Мне хочется в ответ на его щедрые душевные откровения распахнуть благодарно и свою читательскую душу, поделиться впечатлениями о прочитанном.

Как это нередко случается, желанные знакомства происходят в самые последние минуты. Виктор Телеукэ должен уехать в Кишинев. Он вышел в парк на прощальную прогулку. Под глазами его набрякли мешочки — следы неустанной работы, когда голова постоянно склоняется над письменным столом.

А сейчас Виктор Телеукэ смотрит ввысь, на вершины кипарисов в угасающем золоте последних лучей, и как бы сливает с ними свой грустный взгляд.

Я медленно приближаюсь к поэту, но меня еще раньше выдает звонкий хруст кипарисовой шишки. Виктор Телеукэ оборачивается и вдруг произносит с сожалеющей ноткой в голосе:

— Вот уезжаю… И поговорить не пришлось.

— Да ведь лучше поздно, чем никогда! — восклицаю я.

— Тогда пройдемся немного…

Первая и последняя прогулка! Прощальный разговор. Я спешу выговорить свои впечатления о сборнике «Портреты во времени», — спешу потому, что мне куда важнее выслушать суждения самого Телеукэ о поэзии, о литературе вообще.

* * *

…После отъезда Виктора Телеукэ я записал отдельные высказывания этого интереснейшего молдавского поэта, самого, пожалуй, «философичного» из всех, особенно склонного к гиперболизму, к возвышению земного до «вселенского».

Как по-разному звонят колокола, так и в стихотворении должно быть многозвучие или даже разнозвучие, при единстве мысли и чувства.

Да, вы правы: в моих стихах есть сбивы ритмические. Но размер нарушается сознательно — для перехода одной тональности в другую, для большей запоминаемости произведения.

Много читаю поэтов братских республик. Интересна эстонская поэзия и всей Прибалтики. Есть в ней грустное что-то, северное.

Начал изучать геометрию Евклида, труды Лобачевского. Попутно пришел к выводу, что в поэзии множество параллелей может сходиться в одной точке — человеческой душе, тогда как в геометрии такое якобы маловероятно.

Родился я в деревне, которой больше шестисот лет. В свое время она была передана господарем боярину. С ней связано много тяжких впечатлений детства. Помню, как немцы расстреливали моего отца, но пуля скользнула по щеке, попала