— Ну, что у вас с девчонками? — поинтересовался Алексей. Вернувшись с выезда злым, как змей, после пары-тройки булочек и ведерной кружки кофе он заметно подобрел.

— То же, что и у тебя с потаскухами, — ответил Иван, намекая на дело об убийстве трех вокзальных проституток, которое досталось Зотову. Он пил кофе не торопясь, стараясь, чтобы Бармаглот смотрел в сторону: встречаться взглядом с бессовестной лиловой рожей не хотелось. — С одного конца ничего, и с другого ничего, а посередке — как не бывало. Полные бесперспективы. Ступальская эта, оказывается, дочка какого-то шишки из администрации. Сам он сейчас в больнице с инфарктом. Говорят, дело дрянь. Жена пыталась с собой покончить, включила газ на всю катушку и на кровать улеглась. Соседи запах учуяли, вызвали милицию, «Скорую». Короче, откачали, но дамочка, похоже, умом тронулась.

— Надо думать! Единственная дочка.

— Тут все сложнее. У них уже была дочь, и ее то ли убили, то ли сама убилась, то ли просто передоза. Ей тогда только пятнадцать исполнилось. А говорят, снаряд в одно место дважды не падает. Начальник с утра Бобра по стене размазывал: такие-сякие, больше двух лет злыдня ловите, он уже до дочек больших людей добрался. Как будто дочек небольших людей можно убивать на вес, оптом! Бобер на мне оторвался, да еще за висюльки добавил. «А почему это у вас, Иван Николаевич, — Иван Николаевич, прикиньте! — по делу об убийстве бизнесмена Колпакова уже год, как никакой работы не ведется?» А дело-то девяносто пятого года. Абсурд! Все знают, что если чуда не случится, никогда эти преступления не раскроются, следователи все уже давно в архив спустили и забыли, а мы должны делать вид, что роем носом землю. И главное — это рытье документировать. Чтобы никто не сказал, будто уголовный розыск мышей не ловит.

— Да ладно, Ванька, не лезь в трубу. — Зотов отряхнул с брюк крошки. — Ну, написал бы какую-нибудь записку, что выехал, опросил или там привлек добровольного сотрудника.

— Ага, пока ты тут добровольных сотрудников привлекал, мы на труп ездили. А что касается «не лезь в трубу», кто полчаса назад летал по кабинету, как моль, и вопил, что вместо серьезного дела тебе подсовывают всяких шлюх?

— Оба не лезьте в трубу! — Костя собрал крошки со стола в ладонь и стряхнул на карниз. Тут же налетели оголодалые воробьи и даже пара жадных голубей. Карниз заходил ходуном и загудел.

— Можно подумать, только и ждали! — удивился Зотов. — А вот крошки со стола рукой сметать нельзя. Примета такая: денег не будет, все добро от себя отряхиваешь.

— А когда они у меня были-то? — отозвался Костя. — В наше время быть богатым — опасно для здоровья. Уж нам ли не знать. Кстати, хоть бы спросили, что у Калистратова.

— Что у Калистратова? — послушно спросил Зотов.

— А ничего.

— Милая шутка!

— С утра я побегал по цветковскому списку. Там с адресами или телефонами всего-то шестеро, остальные восемнадцать — только имена и фамилии. Так вот, те, кто помнят Ступальскую, не помнят ничего особенного, связанного с вечеринкой. Трое сказали, что она сильно напилась и рыбачила в унитазе. Про типа в черных джинсах и кроссовках никто ничего толкового сказать не может. Ну был. Вроде. Это все. Эксперты говорят, заклепка в луже пролежала от восьми до четырнадцати часов. Пацаны к трупу близко не подходили. Значит, посеял убийца. Потом Калистратов разговаривал с родными, соседями, знакомыми. Нашел куратора группы в институте. Все сказали одно и то же. На первый взгляд обаятельная и привлекательная, умная, но злющая, как изжога. И подруг, и кавалеров отпугивала. Только зверей любила. Похоже, были крупные нелады с родителями. А с ними пока разговаривать нельзя.

— Не знаю… — Иван задумчиво разглядывал воробьев на карнизе, галдящих и отпихивающих друг друга, как дачники при посадке на воскресную электричку. — Все равно это ничего не даст. Хотя… Леш, Костя думает, что этот псих мог специально выискивать похожих девиц и знакомиться с ними.

— Даже если и так, вряд ли родители что-нибудь знают о ее знакомых. Если у них были нелады.

— В последнее время она встречалась с неким Эдуардом Кшисецким, музыкантом из «Приморского». Но у него на двенадцатое железное алиби. Он всю ночь, часов до пяти, гудел в большой компании и стопроцентно никуда не отлучался, разве что в туалет.

— Цветков сказал, что Ступальская пришла к нему одна, — напомнил Костя. — Значит, маньяк или следил за ней и ждал где-то, когда она выйдет, или… все-таки был на тусовке. Тогда он скорее всего знаком с Цветковым. По крайней мере, знает, что по средам к нему может завалиться любой, кому не лень.

— Это был бы шанс, если бы Цветков точно знал, кто у него был. А то он говорит, человек пятьдесят, а то и больше, знает точные координаты шестерых и еще восемнадцать — по имени. Ну, допустим, человек пять из них мы, может, и найдем. — Иван заглянул в список. — Вот тут есть «Марина Столыпина, художница с Невского» или «Григорий Семченко, работает в Доме книги», это не сложно. А вот искать в Питере Славу Синицына или Ольгу Тимофееву без всяких дополнительных сведений… Не говоря уже о Черепашке.

Иван замолчал и задумался. Когда он сказал «Черепашка», его снова кольнуло какое-то смутное то ли чувство, то ли предчувствие. Слово это, казалось, было окутано дымкой.

— Костя, а у тебя эта самая Черепашка никаких ассоциаций не вызывает?

— Черепашка? — переспросил Костя. — Да нет, пожалуй. Разве что черепашки ниндзя. Кстати, Черепашку эту никто из тех, с кем я разговаривал, не знает. Ты уж больно мнительный стал, все тебе чертовщина какая-то мерещится. Это нервы. Хотя наша профессия в число самых нервозных вроде не входит, что странно. Я тут читал недавно. Самые психованные — это летчики, шахтеры, журналисты и почему-то стоматологи.

— А самые спокойные?

— Священники, астрономы и музейные работники.

— Хотел бы я быть музейным работником, — вздохнул Иван. — Или астрономом.

— Мне кажется, — сказал молчавший до сих пор Алексей, — вам надо еще один тотальный обход провернуть — не видел ли кто-то вечером, ночью подозрительного типа — на улице, на лестнице. Может, машина какая-нибудь лишняя… И потом, Костик, это ведь твоя бывшая вотчина. Потряси человечков.

— Да спрашивали всех, сразу же. Никто — ничего. И никого. И человечки, кого нашел, — тоже. Надо заняться гостями.

— Знаешь, Костик, Андрей Ильич — это не Хомутов. Мы можем носить ему идеи, но действовать автономно — так у нас не принято.

— Учти, сегодня его уже не будет — в Кресты уехал.

Зазвонил телефон. Алексей снял трубку.

— Минутку. Вань, тебя.

— Логунов… Ты?.. — Иван побледнел, потом покраснел, рука судорожно сжала трубку. — Конечно… Во сколько?.. Пока!

Костя взглянул на Зотова, чуть приподняв брови. Вместо ответа тот медленно опустил веки.

Иван не видел ничего вокруг себя. Все окружающее отодвинулось далеко-далеко и скрылось за пеленой тумана. Сердце колотилось где-то в желудке, вызывая легкую дурноту — как перед экзаменами. Он посмотрел на часы. До семи оставалось два часа четыре минуты.