— А для чего это нам нужно — Вещь в кучу собрать?

— Он утверждает, что драконы планируют установить свою власть над миром людей.

— Вот урод! — выругался я.

— Не то слово, — поддержал меня Тнельх. — Мудрецы, как узнали, сразу шушукаться собрались. Ночь кумекали, к утру разработали экстренный план мероприятий по противодействию посягательствам на доброе имя драконов. Один из пунктов — внеплановая проверка всех тайников. Сказано — сделано, и вот я здесь. Ещё вопросы есть?

Я мотнул головой — нет. Не было у меня вопросов. Всё мне стало теперь предельно ясно.

За разговором мы дошли до машины, а когда благополучно загрузились, я первым делом позвонил Ашгарру и сказал ему, чтобы не дёргался, после чего завёл двигатель и уточнил у Инспектора:

— Сразу на То Самое Место или вначале пообедать?

— Делу — время, брат, потехе — час, — так ответил Тнельх.

— Как скажешь, брат. К Тайнику, так к Тайнику.

Какое-то время ехали молча: я обдумывал новость, Тнельх рассматривал город. Потом я вспомнил об обязанностях хозяина и, соблюдая декорум, спросил:

— Как доехал, брат?

— Нормально, — ответил Инспектор. — Долетел без происшествий.

Понятно, что он имел в виду самолёт, но всё же эта фраза немного напрягла. В устах онгхтона слово «долетел» прозвучало по особенному.

«Интересно одного потерял или двоих? — размышлял я, поглядывая на Тнельха через зеркало. — Если одного, то ещё ничего — есть, с кем разделить печаль».

Но затем, прикинув хвост к носу, решил: «Нет, наверное, лучше всё-таки одному остаться, так легче всё забыть, так проще смириться с потерей».

Мне доводилось несколько раз встречаться с онгхтонами, поэтому манера общения с ними у меня была выработана и заключалась в том, чтобы не делать никаких скидок, относится как к полноценным драконам и ни в коем случае не жалеть. Не нуждаются, по моему мнению, онгхтоны в жалости. Жалость унижает. Меня бы унизила.

— Ну как тебе Город? — спросил я, когда мы переезжали Реку по Новому мосту.

— Почти Европа, — улыбнулся он, приветственно махнув рукой смотрящий на нас сверху вниз кондукторше трамвая. — Почти такие же пробки.

Я посетовал:

— Парк автомобилей каждый год удваивается, а дорог больше не становится. Продыху нет.

— В столице хуже, — заметил Тнельх.

— Правда, что ли? У вас же что не год, то новое кольцо.

— Всё равно не хватает. Бывает, полдня стоим. У вас тут ещё раздолье. Красота у вас тут. Опять же воздух чище, трава зеленее, небо голубее и в булочную можно ходить без паспорта.

— Зачем в булочной паспорт? — с недоумением покосился я на него.

— А затем, — ответил он, — что у нас там то вихрь антитеррора, то перехват какой-нибудь. А проверка регистрации так та вообще перманентна.

— Переезжай, брат, из Москвы в Россию, чтобы не париться, — предложил я не без иронии и сразу же об этом пожалел.

— Каждому своё небо, — невесело заметил Тнельх и, отвернувшись к окну, замолчал. Видимо, что-то такое вспомнил грустное. И я даже догадывался, что именно. Тут и дурак бы догадался.

Тем временем мы уже въехали на набережную Реки, о чём, желая отвлечь гостя от неприятных мыслей, я и сообщил бодрым тоном заправского экскурсовода:

— Проезжаем набережную имени первого космонавта Земли Юрия Гагарина. Набережная является предметом особой гордости горожан. Её название — уникальный пример сочетания водной и космической стихий в городе, не имеющем абсолютно никакого отношения ни к морской, ни к космической славе державы. До революции, между прочим, называлась Александровским садом.

— В Москве тоже есть Александровский сад, — вставил Тнельх.

— В курсе, — сказал я и фальшиво напел: — В Александровском саду ветер клейкими листами и далёкими гудками шепчет нам, что на роду. — Затем показал рукой на Белый дом. — Вот там вон, впереди и слева, бывшая резиденции губернатора. Теперь там университетская библиотека. Напротив, — я махнул рукой вправо, — памятник императору Александру Третьему, в народе — «Никита Михалков» или «Саша Лобастый».

— Удивительно, что сохранился, — подивился Тнельх.

Я перестроился в левый рад и, повернув в переулок Ярослава Гашека, возразил:

— Не-а, не сохранился. Недавно восстановили. А после революции, как и положено — снесли к чёртовой матери, один постамент оставили. На нём потом шпиль здоровенный водрузили. Представляешь, вместо царя — палку каменную. Народ называл «мечтой импотента», университетская публика — «концом немецкой классической философии».

— Почему так?

— Честно говоря, уже не помню. Возможно, из-за того, что под шпилем шла бойкая торговля книгами. Самиздатом, тамиздатом, промежиздатом. Сейчас — нет, сейчас там продают воздушные шары и пиво. И это правильно.

Мы уже подъезжали к цели нашей поездки — пересечению переулка Гашека с улицей Марата. Остановив машину за полусотню метров до перекрёстка, я объявил:

— Приехали, брат.

— Как? — не поверил Тнельх. — То Самое Место находится в центре города?

Я кивнул — так и есть, а на словах добавил:

— Не я выбирал. Впрочем, места лучше не найти. Выйди, брат, и убедись — настоящий «глаз дракона».

Место действительно примечательное, редкое по своей лютости — два противоположно направленных потока Силы рвали здесь Пределы в лоскуты. Обычному человеку бежать хочется от этого проклятого места, и бежать без оглядки. Только очень крепкий человек может, найдись такой упрямец, простоять на этом перекрёстке минуту-другую. И тот бы потом упадёт с надорванным сердцем.

Выбравшись из драндулета, я первым делом выудил из багажника несколько брезентовых спецовок. Отобрал под гренадёрский рост Тнельха одну не слишком выгоревшую, выдал. И про себя не забыл, натянул родную — с надписью «СМУ-17».

Когда приоделись, я всучил Инспектору фонарь и каску, сам же, прихватив два раздвижных забора, а также монтировку пошёл к тому месту на перекрёстке, где был устроен водослив. Выставил на положенное расстояние заборы, после чего занялся чугунной решёткой. Отработанным движением поддел её монтировкой, сдвинул в сторону и объявил Тнельху:

— Добро пожаловать, брат. Путь к Тайнику свободен.

Пригласил и полез в дыру первым.

Озадаченный Тнельх несколько раз чертыхнулся, натянул на голову каску и последовал за мной. А куда ему было деваться? Добровольно возложил на себя такой долг — таскаться с проверками по драконьим нычкам. Никто не принуждал.

Пока он кряхтел и сетовал на свою неуклюжесть, я, упираясь ногами в края сливного жёлоба, открывал крышку люка, вырубленного в бетонной стене.

— Тут спортсменом нужно быть, — произнёс Тхельм, когда смог наконец встать рядом.