Взгляд гренадера отразил недоумение и разочарование. Он снова подошел к картине и рукояткой стамески принялся выстукивать ее. Вдруг он с восхищением хлопнул в ладоши. В одном месте картины, там, где были изображены ступеньки, звук явно выдавал пустоту. Присмотревшись внимательнее, Лахнер заметил, что в этом месте линии, ограничивающие квадратик плитки, были не нарисованы, а представляли собой щель, очень узкую, практически незаметную, так как она сливалась с остальными, нарисованными. Лахнер засунул в эту щель лезвие своего перочинного ножа, и это место картины легко открылось, словно обыкновенная дверка. Из тайника Пигницер ясно видела, что за дверкой был небольшой шкафчик, в котором лежали какие-то бумаги.

Все поплыло перед глазами Авроры, она чуть не упала от удивления, гнева, разочарования, ревности!

«Так вот оно что! – стиснула она зубы. – Значит, Кауницу для чего-то было нужно найти этот тайник, о существовании которого не знала даже я сама, и ради этого он явился ко мне в дом, притворяясь влюбленным? Негодяй! Ради своих темных целей он осмелился даже…»

Кровь хлынула в голову бедной женщины при воспоминании о том, что еще недавно казалось ей величайшим счастьем и в чем теперь она видела наглое оскорбление.

Между тем Лахнер достал из шкафчика бумаги, подошел к столу и принялся рассматривать их. Не спуская с него злых, ревнивых глаз, Аврора думала:

«Но что это за тайник и почему он мог понадобиться Кауницу? Очевидно, Турковский знал о существовании тайника, так как я часто заставала его перед этой картиной. Но какая же связь существует между казненным Турковским и Кауницем?»

Ее мысль лихорадочно работала, глаза гневно блестели, следя за Лахнером, который нетерпеливо перебирал бумаги, жадно просматривал их содержимое и разочарованно бросал на стол. Вдруг он, видимо, нашел искомое. Его взгляд загорелся восторгом, и, схватив одну из бумажек, он принялся осыпать ее поцелуями.

«А, понимаю!» – чуть не закричала графиня.

Она вспомнила, что Турковский после ареста стремился попасть в свое прежнее помещение, что его арестовали перед этой самой картиной, вспомнила, как Турковский говорил о восстановлении чести некой дамы, в которой она подозревала ненавистную Эмилию, вспомнила, что и баронесса на суде ссылалась на какой-то документ, отыскать который не удалось. Теперь, если сопоставить все это с обвинением Феррари, утверждавшего в письме, будто Кауниц вступился за честь Эмилии тогда, когда никто не решился на это, то все становится ясным…

– Ну хорошо же! – злобно прошипела Аврора. – Ты дорого заплатишь мне за это!

Больше ей не было надобности смотреть: она увидела все, что нужно. Поэтому, выйдя из потайной каморки, Аврора прошла в спальню, порылась там в ящичке с медикаментами и, достав какой-то флакон с темной жидкостью, с злорадной улыбкой сунула его за корсаж.

Тем временем Лахнер, которому действительно удалось найти желаемый документ, спрятал его у себя за пазухой, кинул остальные документы, относившиеся к делу тайного общества «Ефросиния», обратно в тайник, закрыл его и принялся укладывать обратно на место куски паркета, что ему удалось сделать довольно сносно.

Покончив с этим, он посидел минутку в раздумье около стола, а затем быстрым движением набросал на листке бумаги ряд завитков, геометрических фигур, балок и т. п., нисколько не заботясь об их согласованности между собой. После этого, свернув бумагу, он отправился к дверям и отпер их: теперь уж ему не для чего было запираться.

Он снова задумался: ждать ли ему возвращения графини Авроры или попросту уйти не попрощавшись? Наконец он решил, что лучше уйти, так как у него есть возможность сегодня же доставить Эмилии документы, и тогда его роль будет кончена. Завтра его ждет арест, может быть, суд… Но не все ли равно? Зато Эмилия будет счастлива и покойна!

Он хотел уйти, как вдруг в дверях послышался легкий стук и показалась голова графини Пигницер.

– Ну, жестокий, – шаловливо сказала она, – можно наконец войти?

– Можно, – ответил Лахнер, стараясь изобразить на своем лице влюбленную улыбку, – я только что закончил набросок чертежа.

– Так скоро? Однако! А могу я посмотреть на это чудо?

– Только издали, Аврора, только издали! – Он отошел на почтительное расстояние и оттуда мельком показал свои бессмысленные наброски.

– Но почему же ты не хочешь показать мне свой план? – капризно надувая губы, спросила Аврора.

– Потому что это лишь черновик, сделанный небрежно от руки. Завтра утром я составлю проект начисто и тогда преподнесу его на рассмотрение и утверждение своей повелительнице!

– Ну что же, повелительнице приходится подчиниться! А теперь ужинать!

– Но право же, я не…

– Что такое? Ах вы дерзкий! Под страхом моей вечной немилости приказываю немедленно повиноваться и следовать за мной в столовую. Я-то старалась! Для вас, милостивый государь, приготовлены в награду за трудолюбие и усердие паштет с трюфелями, икра, лососина, форель с дивным соусом, секрет которого известен только моему повару, тонкая дичь, изысканная зелень, а вы думаете отказаться? Ну нет! Слушать команду! Во фронт! Смирно! Правое плечо вперед, шагом марш!

Даже слюни потекли у Лахнера при перечислении всех этих деликатесов! Сегодня он целый день ничего не ел, за исключением пары бутербродов на товарищеской пирушке у Ниммерфоля. Да и не до еды было: так волновал исход задуманного им дела, так были напряжены нервы!

А теперь чего ему было беспокоиться? Ну попадет он к Эмилии часом позже, только и всего. Ведь драгоценный документ находился тут, возле его сердца. И теперь, когда самое трудное было сделано, тело, веления которого целый день подавлялись умственной возбужденностью, настойчиво заявило о своих правах, тем более что завтра ему для утоления голода будет предоставлена только арестантская похлебка с солдатскими сухарями.

Наш герой сдался и последовал за шаловливо выступавшей впереди Авророй. Он даже догнал ее и попытался обнять, но она ужом вывернулась из его объятий и серьезно запретила повторять подобные попытки, сказав, что прислуга может заметить, а это совершенно лишнее.

Вид накрытого стола, сплошь заставленного роскошными яствами и напитками, заставил Лахнера подумать, какую ошибку сделал бы он, если бы отказался принять участие в этом изысканном ужине. Он с удовольствием набросился на предложенные ему Авророй закуски и пил вино стакан за стаканом.

– Ну а теперь, – сказала Аврора после дичи, – я угощу вас таким вином, которого вы, вероятно, никогда не пивали, да и пить не будете. Это Канарское вино, длительно выдержанное в погребах на месте и хранящееся у нас уже больше тридцати лет: запас его сделал еще мой покойный муж. Это вино подается у меня только в самых редких случаях, но для такого гостя…

Ее улыбка договорила остальное.

Графиня встала, подошла к маленькому столику, стоявшему сзади нее и тоже уставленному винами, взяла небольшую бутылочку, посмотрела на свет и стала разливать вино в два больших бокала. Себе она налила немного, Лахнеру же – полный бокал, причем ухитрилась незаметно влить в него половину спрятанного за корсажем пузырька. Затем, поставив бокалы на маленький поднос, она с комическим поклоном поднесла вино Лахнеру.