— Вот так-то лучше, — усмехнулся Веселовский. — И где полк ныне квартирует?

— Где, где? Вестимо где — под Выборгом. У генерала Кейта в корпусе. Там ныне войска собираются. Война у нас на носу, сударь. Шведы грозят ныне отечеству нашему. — Чиновник даже в плечах стал шире и ростом выше, как заговорил о судьбах Отечества, ему врученных.

— Вижу, вижу, как к войне готовитесь…, — откровенно издевался Веселовский.

— Вы вот что, сударь. Вы не забывайте-с, что вы в столицах ныне, а не в степях своих диких. Привыкли воевать там-с…

— Вот именно, сударь! — жестко взглянул на него капитан. — Именно воевать, именно привыкли! — рука левая сама легла на эфес.

Жест не ускользнул от чиновника. Испугался.

— Все, все, сударь. — Заторопился. — Вот ваши бумаги-с. Полк под Выборгом. Командует им полковник Каркатель. К нему и отправляйтесь. А меня увольте, и так с вами времени столь много потерял.

Веселовский выдернул из его рук бумагу.

— Последний вопрос, сударь! Где я могу найти полковника Манштейна, бывшего адъютантом фельдмаршала графа Миниха, — Веселовский назло громко произнес фамилию опального первого министра.

Чиновник аж присел от страха, по сторонам замотал головешкой — не слышал ли кто:

— Господи, сударь, да когда ж вы уйметесь. Манштейн ваш Астраханским пехотным полком командует. А полк оный там же, под Выборгом. Поезжайте, сударь, — уже умолял опасного гостя чиновник, — поезжайте к Выборгу. Там, там всех найдете. Я же говорю, — вся армия туда стягивается. Война ведь вскорости ожидается.

— Замечательно! Прощайте, сударь, это то, что мне нужно. — Веселовский издевательски поклонился, махнув шляпой на прощание и, резко повернувшись, вышел, дверью громыхнув.

— Фу, оглашенный, канцелярский протер вспотевшую от страшного взгляда Веселовского лысину и зашарил под столом в поисках парика. — Дернул же меня черт его принять. Они там все оглашенные, в энтих экспедициях. Привыкли дело иметь с басурманами разными, татарами да башкирцами и прочей нечестью некрещеной. И как их только в столицу пущают…

На улице капитан сердечно попрощался с караульными, поблагодарил, что пропустили, а то кто знает, сколь дней пришлось бы отираться в присутственном месте. Спросил еще, как на Выборг сподручнее выбраться. Показали. Так и поехал. А по пути раздумывал, как бы к матушке на пару дён выбраться. Кексгольм, да и Хийтола родная, совсем ведь недалеко от Выборга. Не то, что Оренбуржье…

* * *

А в Стокгольме весь воздух был пропитан грозой. Сеймовые комиссии заседали непрерывно. Нужно было во что бы то ни стало получить согласие всех сословий на войну. Духовенство сломили, и в этом преуспел епископ Эрик Бенцелиус, оставалось крестьянство. Эти с трудом уговором поддавались. Врожденное чутье земледельца, практичность ума сопротивлялись войне как могли. Не было уверенности в том, что не ляжет она, как обычно, ярмом невыносимым на плечи пахаря-труженика. Войны объявляют политики, а расплачиваются крестьяне — рекрутами, припасами, скотом. Только-только от той, последней войны страшной оправились, да еще и неурожаи два последних года мучали, и опять дворяне за свое… Как объявят войну, так только держись — все отберут, а сами скажут: «Ваше сословие голосовало? Так теперь нечего стонать или роптать!»

Собрали отдельно сословие крестьянское. Комиссия по вооружению, ведавшая вопросами снабжения армии, в составе полном явилась уговаривать. Один из членов сей комиссии, некто Плумгрен, как уж витийствовал, каких только обещаний не раздавал. Цифирями сыпал. Щебетал птахою утренней:

— …И все магазины уже полные, а кроме того, заготовлено дополнительно хлеба, коим десять тысяч войска можно будет кормить аж целых 11 месяцев и еще три дня в придачу. А гороха? Гороха и круп — на 10 месяцев. И это не считая того, что заготовлен провиант для галерного флота отдельно, и здесь он не подсчитывается. И война продлится ну никак не более шести месяцев. А припасов-то сколько!

Крестьяне тужились, за цифрами не поспевая. В затылках почесывали. Переглядывались. Плумгрен соловьем заливался:

— А разве иностранные державы и первая наша союзница — Турция, разве не вмешаются? Хотите, чтоб вас не отягощали ни вербовкой, ни конскрипцией? Да ради Бога! Только соглашайтесь! Или вы забыли, как подлые русские расправились с верным слугой престола, майором Синклером?

— А как Король? — спрашивали крестьяне, верные древнему шведскому характеру, всегда согласные со своим Королем.

— Король? — изумился Плумгрен. — Да Король готов уже вдеть ногу в боевое стремя и поднять свой древний меч викинга на борьбу с подлыми и коварными русскими.

Что оставалось бедным крестьянам… Они посмотрели друг на друга, поколебались еще немного и… согласились! Цифры ведь впечатляют!

«Шляпы» торжествовали. Карл Гилленборг и Карл Левенгаупт, два графа, два зачинщика, предстали перед Королем.

— Ваше Величество, — начал высокопарно Гилленборг, закончив церемониал приветствия, — народ Швеции, его парламент, его дворянство полагают, что стечение всех обстоятельств наиболее благоприятно для объявления войны дикой Московии. Швеция должна решиться, и это, безусловно, согласовывается если не с ее возвышением и возвратом к славным временам наших победоносных королей, то, по крайней мере, с ее честью, достоинством и значением во всей Европе. Пора посчитаться за то бесславие государства, на которое наша страна была обречена в результате последней войны. Народ Швеции ждет Вашего Королевского согласия.

Фредерик I вздохнул и поерзал на троне: «Господи, — подумалось, — и когда ж они успокоятся?» Король был гессенцем, и, к несчастию для Швеции, он не мог сочувствовать симпатиям или антипатиям своего народа, он просто не мог понимать их. В нем ведь ничего шведского, кроме короны, и не было.

Гилленборг и Левенгаупт переглянулись. Им не понравились колебания Короля. Теперь пришла очередь Левенгаупта блеснуть искусством риторики. Описание битв, славных для шведского оружия, сменялось рассказами о мудрых решениях предшественников Фредерика на престоле, о присоединении области за областью, об основании крепостей, о завоевании все новых и новых земель, отодвигавших все дальше русскую границу.

— Народ ждет, Ваше Величество! — завершил свою речь Левенгаупт и церемонно поклонился. «Ну что ж, — подумал Король, — а если и правда, что мой народ ждет именно меня, именно своего Короля, чтоб он возглавил армию страны в борьбе со старым и коварным врагом? Тогда Король не может отказать своему народу!»

— Ну что ж, господа. Король согласен… на войну и согласен возглавить армию! Раз это воля народа, то суверен не вправе отказать своим подданным. Да-да, господа. Передайте в риксдаг — я возглавлю армию! — Король даже встал с трона и в волнении стал прохаживаться по залу.

Такой поворот событий был неожидан для одного и другого графа. Война — это да, но при чем здесь командование армией! У шведской армии есть уже ее главнокомандующий — Левенгаупт, и зачем ей другой, даже если это сам Король. Левенгаупт дара речи лишился.