Губы Баэля сжались в тонкую линию, глаза метали молнии, казалось, он был готов убить Дюпре прямо здесь. Антонио била крупная дрожь.

– Достичь совершенства? – зло выплюнул он.

– Именно так! Скажу больше: вы уже достигли его! В тот день, на похоронах вашей невесты, вы явили всем месть Мотховена, его ярость, скорбь и презрение. Та мелодия потрясла меня, и я не смог сдержать эмоции. Вы возродили его музыку из небытия!

Дрожа всем телом, я изо всех сил вцепился в Баэля. Так вот почему тогда, на кладбище, взгляд переписчика был исполнен ликования, которое привело меня в ужас. Но, положа руку на сердце, услышав ту мелодию, я тоже восхитился мастерством Баэля, а значит, ничем не лучше Дюпре.

– Я уже не мог остановиться и продолжал совершать убийства, чтобы снова услышать вашу музыку. Но не волнуйтесь, все жертвы послужили великой цели, они умерли счастливыми!

Я чувствовал отвращение, но где-то глубоко внутри, в затерянном уголке моей души, теплилось понимание. Я бы не удивился, если бы узнал, что Дюпре появился на свет из моих самых темных желаний.

Баэль вдруг посмотрел на меня так, словно прочитал мои мысли. Я вздрогнул. Его взгляд, исполненный презрения и разочарования, проникал в самую душу. Затаив дыхание, я в страхе ждал, что он скажет. Но Баэль молчал, лишь смотрел на меня безумными глазами. Через мгновение он отвернулся, спрятав от меня лицо, и тихо произнес:

– Верно. Это все из-за меня. Ты был прав, отец. Я действительно демон.

В его голосе слышались горечь и ненависть к себе. Упав на колени, Баэль царапал промерзлую землю пальцами, ломая ногти, в кровь раздирая пальцы.

– Я убил даже тебя… Тристан! – Из его груди вырвался крик, полный боли, за которым последовали душераздирающие рыдания.

Кулаки сжались сами собой. Довольно. Оставив Баэля, бьющегося в истерике, я поднялся и сунул руку в карман. Острие пера будто пронзало мое сердце.

Я понимаю тебя, Дюпре. Искренне понимаю. Но никогда не прощу.

В следующее мгновение я уже мчался вперед, не помня себя от ярости, а Дюпре продолжал приторно улыбаться. Всемогущий основатель Эдена, способный убивать на расстоянии, – он больше не внушал мне страха.

Перо, все эти дни лежавшее в кармане, дождалось своего часа. Выставив вперед острый наконечник, я впервые в жизни ощутил, что способен на убийство. Только бы добраться до него прежде, чем он расправится со мной.

Я отчаянно закричал и побежал еще быстрее. Лицо чудовища было все ближе и ближе. Дюпре протянул руку к Энаду и отломил сук, угрожающе выставив его вперед. Я стиснул зубы и уже был готов нанести удар, уверенный, что успею вонзить острие пера в шею монстра, даже если он атакует первым. До Дюпре оставалось всего несколько шагов, когда кто-то сзади потянул меня к себе. Обезумев от ярости, я резко развернулся и увидел Баэля.

– Зачем? Зачем ты меня остановил?! Отпусти!

– Прекрати…

– Он все равно убьет меня. Нельзя упустить шанс избавиться от него.

Я изо всех сил пытался оттолкнуть от себя Баэля, но он продолжал упорно цепляться за меня и наконец, утратив терпение, ударил меня по ноге. Потеряв равновесие, я упал на спину, но тут же попытался встать, уперевшись локтями в землю. Однако Антонио навалился на меня всем телом и прижал к земле. На фоне сияющего неба я увидел его искаженное страхом лицо.

– Ты забыл? Я просил тебя не умирать! У меня больше… никого не осталось, кроме тебя.

Я замер. Последнюю часть фразы он произнес практически шепотом, но, как только она достигла моих ушей, я тут же забыл, где нахожусь и что собирался сделать. Всепоглощающая ненависть испарилась. Вместо нее пришли другие, совершенно другие эмоции! Я хотел было что-то возразить, но осекся.

Вдруг нас накрыла тень. Запрокинув головы, мы увидели над собой мерзкое лицо, расплывшееся в улыбке.

– Берегите свою жизнь. Хотя бы ради оракула, которая пожертвовала собой ради вас.

– Что ты имеешь в виду?

Меня не покидало ощущение дежавю. Как будто я уже слышал эти слова, правда, от кого-то другого.

– Граф Киёль подарил Кисэ свое великодушное прощение, – мягко объяснил Дюпре, словно неразумному ребенку.

– Великодушное прощение?

Похожую фразу я тоже уже слышал.

– Граф Киёль поступил точно так же, как король Анакса, после того как пророчица, предназначенная ему судьбой, бросила его ради юнца по имени Тристан. Киёль принес ее в жертву моему Энаду, попросив, чтобы я не трогал вас.

Она принесла себя в жертву… вместо меня. Все так, как говорил Баэль.

– Если бы мы не заключили с ним сделку, я бы убил вас первым. Только посмотрите, на что пошел несчастный демон, чтобы спасти вас, Коя. Ему всегда нравились бесполезные вещи. Наверное, поэтому он и проникся к вам симпатией.

На лице Дюпре странным образом смешались презрение и жалость. Но я, как ни странно, не чувствовал ничего. Ни к Кисэ, погибшей вместо меня, ни к чудовищу, которое жаждало моей смерти, ни к демону, благодаря которому я все еще жив.

Я вспомнил наш последний разговор, как граф восхищался моей чистотой и просил ее сохранить. Он принес Кисэ в жертву дереву, пытаясь защитить меня, но именно от этого моя душа навсегда утратила чистоту. Я горько засмеялся – странным, совершенно чужим голосом.

– Получается, что во всем виноват именно я.

Глаза заволокло пеленой. Удивительно: все чувства во мне словно умерли, но слезы никуда не делись. Ощущая себя последним лицемером, я попытался стереть их, но сил не хватило даже для этого.

Вдруг Баэль как будто отстранился. Приподняв голову, я увидел полное страдания лицо дорогого друга. «Ты должен жить», – разобрал я, но смысл слов почему-то понять не смог.

Баэль поднялся, оставив меня лежать на земле.

– Еще что-то осталось? – с вызовом бросил он Дюпре.

– Прошу прощения?

– Мы уже поняли. Демон и оракул. Великодушное прощение и смерть. О чем-нибудь еще хочешь нам поведать?

Дюпре ничего не ответил, лишь загадочно смотрел на Баэля. «Да, я еще о многом хочу рассказать, попробуйте догадаться о чем», – словно говорил его взгляд, который Антонио проигнорировал.

– Если ты все сказал, то теперь моя очередь задавать вопросы. Чем ты наградил меня за эту проклятую совершенную музыку? Я ведь сыграл, как ты и хотел. Но ты не дал ничего взамен, лишь убил дорогих мне людей.

В уголке губ Дюпре появилась едва заметная ухмылка, а Баэль продолжал гневно кричать:

– Что получил я? Аплодисменты публики? Вот уж спасибо! Для меня эти люди – лишь кучка глухих идиотов, не разбирающихся в музыке. Где мой истинный