И до конца жизни поклялся не играть.

Эден и десять лет спустя не утратил своего значения. Похожий на море, он вбирал в свои берега все новые и новые потоки, отчего становился лишь могущественнее, и щедро раскрывал объятия, делая каждого частью себя. Размеренный бег волн иногда возмущали шторма, но длились они недолго, и снова под солнцем сверкала безмятежная гладь.

И все же время неумолимо меняло безбрежное море Эдена, течения носили людей, словно стайки рыб. Мартино больше не возвышали, это считалось пережитком прошлого. Напротив, стали больше поддерживать пасграно. Даже высокомерная знать теперь предпочитала их манерным мартино: в аристократических салонах музыканты-простолюдины пользовались особой популярностью. Известные маэстро все чаще брали пасграно в ученики. Госпожа Капир была одной из тех, кто способствовал этим изменениям.

Консерватория мало-помалу теряла престиж, уже нечасто можно было встретить мартино с классическим образованием. Молодежь больше не хотела следовать строгим правилам, разучивать скучные гаммы. Кто-то пробовал новые формы – например, выбивать ритм, стуча по крышке фортепиано. Но были и те, кто пытался повторить легендарную технику Баэля. Я видел лишь нескольких, кому это почти удалось, однако пока никто не сумел заставить других задыхаться от восхищения.

Иногда я ворчал, что мир и правда сильно изменился. В такие моменты я живо ощущал течение времени и часто посмеивался над собой, называя себя дряхлым стариком.

– Господин, к вам гость.

– Кто? У меня сегодня назначена встреча?

– Нет. Он не предупредил о своем визите. Мне сказать, что вы заняты?

Пробежав взглядом по партитуре, я покачал головой.

– Пусть заходит.

Через несколько минут в комнату вошел мужчина, одетый довольно просто. Его сопровождал хорошо знакомый мне человек.

– Крейзер, так это ты желаешь меня видеть?

– Нет, я просто проводил этого господина. Он искал твой дом.

– Не знал, что офицер гвардии подрабатывает постовым. Что, в штабе недоплачивают?

– Я, между прочим, здесь по важному заданию: глава банка «Зенон» уклоняется от уплаты налогов и твой батюшка ему в этом сильно помогает. Дай, думаю, зайду, может, мне на глаза попадется какой-нибудь полулегальный документ.

Я громко рассмеялся. Крейзер, как и прежде, недолюбливал моего отца, решавшего все проблемы с помощью денег, но мы каким-то образом стали близкими друзьями.

Я перевел взгляд на мужчину, стоявшего рядом с капитаном.

– Прошу прощения, вы искали меня?

– Да. Меня зовут Бабель Форон.

Мне показалось, что я уже где-то слышал это имя. Заметив мою озадаченность, Крейзер шутливо проворчал:

– Ты хотя бы следи за тем, что творится вокруг. Господин Форон – известный историк.

Как я и сам не вспомнил?

– Прошу прощения, что не узнал вас сразу, – извинился я, склонив голову в почтительном поклоне. – Видите ли, моя работа связана с рукописями, поэтому, кроме них, я мало что читаю.

– Все в порядке. Мои труды известны лишь там, где я живу.

Оставив в покое нотные листы, я встал из-за стола и предложил гостям присесть. Визит столь известного историка внушил мне какое-то смутное беспокойство. Я приказал слуге подать чай и осторожно поинтересовался у Форона:

– Чем могу быть полезен?

Историк помолчал, словно подбирая слова, а затем сказал:

– Прежде всего я хотел бы извиниться. Возможно, мои вопросы заставят вас снова окунуться в тот ужас, который вы пережили. Но, честно говоря, я ищу Антонио Баэля.

Я стиснул кулаки – так, что кожа побелела. Не будь мой гость известным историком и уважаемым человеком, я тут же приказал бы выкинуть его за порог.

Взгляд Крейзера успокоил меня, и все же я не смог скрыть раздражения.

– Вам должно быть известно, что за прошедшие годы многие задавали мне этот вопрос, но моя реакция всегда была одинаковой.

– Да, я слышал, что вы кидались на всех, кто попадался под руку, и затем с бранью выгоняли этих смельчаков. Самым страшным ругательством, по-моему, было «индюк ощипанный».

Я тихо рассмеялся, разглядывая серьезное лицо собеседника, и решил дать ему шанс.

– Мне прекрасно известно, зачем другие искали Антонио Баэля. Но зачем он понадобился вам, историку?

– Это пока секрет, но вам я его раскрою. Дело в том, что в моих планах написать биографию Антонио Баэля.

Я в изумлении уставился на гостя. Крейзер, кажется, был удивлен ничуть не меньше. Но Форон продолжил, словно не заметив, какое воздействие оказало его признание.

– Откровенно говоря, я уже давно в Эдене. Первым делом я планировал встретиться с вами, господин Морфе. Но так и не решился, зная, как вы относитесь к расспросам о Баэле. Вместо этого я стал опрашивать других жителей. И знаете, никто не пожелал говорить со мной о последнем концерте маэстро.

А что они могли сказать? Не думаю, чтобы кто-нибудь охотно вспомнил тот день, когда его во всеуслышание назвали невеждой, ведь нет ничего постыдней для аристократа.

В глазах историка зажегся огонек надежды:

– Вы знаете, куда исчез Антонио Баэль после того концерта?

Я не ответил, медленно погружаясь в воспоминания. Впервые за десять лет мне захотелось ответить честно: стоило открыться хотя бы одной душе.

– К сожалению, нет. Все это время я отказывался что-либо рассказывать не потому, что мне было больно вспоминать. Дело в том, что я не знаю, куда исчез Баэль.

Теперь удивился Крейзер. Я опустил глаза на ковер и принялся крайне внимательно изучать узоры на нем, лишь бы не встречаться взглядом с другом.

Бабель Форон тяжело вздохнул. Я вдруг почувствовал себя виноватым.

– Все ясно. Он сбежал и порвал все прежние связи, как и струны на Авроре.

Поймав мой недоуменный взгляд, историк многозначительно улыбнулся:

– Я тоже присутствовал на том концерте.

– Не может быть!

– Тем не менее это правда. Я стал расспрашивать других в надежде, что они заметили что-то ускользнувшее от моего взгляда. Но так и не выяснил, отличались ли их воспоминания от моих.

Сердце вдруг застучало быстрее, когда я тихо спросил:

– А что вы чувствовали во время концерта?

– Меня переполняла радость…

Бабель Форон вежливо отказался от чая и, еще раз извинившись, поспешил уйти. Мы с Крейзером молча наблюдали через окно, как он скрылся за воротами дома. Разговор с Бабелем всколыхнул во мне давно забытые воспоминания. С последнего концерта Баэля минуло всего десять лет, но сейчас мне казалось, что прошла целая вечность.

– Как работа? – первым нарушил тишину Крейзер.

– Все хорошо. Получил заказ от Аллена, переписываю его новую сонату.

– Хюберт превзошел даже своего учителя, Пола Крюго. И что, Аллен доверяет такому шарлатану, как ты?

– Разумеется. В отличие от некоторых, он не посвящает каждую свободную