Один из них встретился мне буквально через час. Я пошла захлебом в магазин напротив и возле киоска нос к носу столкнулась с мужчиной.

— Анфиса Львовна, — невероятно обрадовался он, приэтом мое имя произносил как «Афифа Фофна», а я по совершенно беззубой улыбке слегкостью узнала художника Аркадия Валахова, на выставке которого мы пыталисьподружиться с Аполлонским.

— Здравствуйте, — не выказывая бурной радости,кивнула я. — Как творчество?

— Нормально. Даже лучше. Продал четыре картины. —О содержании его реплик я скорее догадывалась, потому что для передачиинформации он употреблял крайне ограниченное количество звуков, причем лидеромсреди них был звук "ф".

— Слушайте, вы бы зубы вставили, — не удержаласья. — Молодой мужчина все-таки, а говорите, как Баба Яга из мультфильма.

— Я боюсь, — хлопнув ресницами, сказал Валахов изагрустил. Глаза, очень похожие на телячьи, смотрели жалобно, а мне сталостыдно. Я кашлянула и сдуру брякнула:

— Это ж совсем не больно. Вам укол сделают.

— А вы вставляли? — робко спросил он.

— Нет, — испугалась я.

— Поэтому так и говорите. А я вставлял. Лучше б мне ухоотрезали. Как Ван Гогу.

«Не лучше, — подумала я. — Тебе хоть оба ухаотрежь, Ван Гогом ты все равно не станешь».

— А кто купил ваши картины? — поспешила я сменитьтему.

— Одну Гавриленко. «Натюрморт» помните? — Еще быне помнить. Внутренности на подносе. Надо бы у Аньки спросить, Гавриленко не изих клиентов? — Две картины купила фирма, как ее… «Светоч», ну и однуКозырев купил, может, слышали о таком?

— Козырев купил у вас картину? — не поверила я.

— Купил, — приосанился Валахов. —«Обнаженную». Вот это да! «Обнаженная», скажу я вам, в своем роде была вещьюзамечательной. Представьте: женщина стоит спиной к зрителю, сплетенные руки надголовой (то-ли связанные, то ли заломленные от невыносимого страдания), повсему телу кровавые гноящиеся рубцы, а возле ног натекшая лужа крови. Причемрубцы выписаны с особой старательностью, а все остальное так паршиво, точнообнаженную женщину рисовал хулиган-второклассник. А теперь скажите: кто ж такоекупит? Я с вами полностью согласна: псих.

— И куда он дел картину? — спросила я.

— Не знаю, — пожал плечами Валахов. —Где-нибудь повесил.

— Что ж, поздравляю, — кивнула я и сталаприкидывать, как половчее от него отделаться.

— А вы куда собрались? — спросил он.

— За хлебом, — кивнула я в сторону магазина.

— Да? А я ведь к вам иду.

— Зачем? — удивилась я, вышло не очень вежливо.

— Евгения Петровна написала заметку о моей выставке. Як ней заходил, не застал, а соседка сообщила, что она временно живет у вас, иадрес дала. Вот я и направился к вам, хотел поблагодарить.

Только тут я заметила, что в руках он держит торт и бутылкукрасного вина, «Киндзмараули», кажется.

— Я знаю, Евгения Петровна любит сладкое, —сообщил он, кивнув на торт, а я решила, что гости нам с Женькой ни к чему, и совсей возможной твердостью ответила:

— Евгения Петровна неважно себя чувствует и сейчаслегла отдохнуть. К тому же я затеяла генеральную уборку на кухне. В общем,сегодня не совсем подходящий день.

— Жаль, — проронил Валахов и, видно, в самом делерасстроился, телячьи глаза смотрели грустно-грустно. Разумеется, мне сталонеловко, и я совсем уже было собралась, махнув рукой, тащить его в своюквартиру, но он неожиданно предложил: — Может, вы тогда сами событие отметите?После уборки выпьете чайку с тортом или вот вина. Я специально выбралгрузинское, женщины обычно любят красное…

— Давайте, — кивнула я. — Выпьем за вашуспех. Он так обрадовался тому, что смог меня умилить, сунул бутылку в моюсумку, торт я взяла сама, и мы наконец расстались. «Странный тип», —подумала я, продолжая свой поход за хлебом.

Женьке моя встреча с Валаховым показалась забавной.

— Неужто правда четыре картины купили? Совсем спятилнарод.

— Точно. И одну купил Козырев. «Обнаженную». Женьканахмурилась, немного помолчала и спросила:

— И что ты об этом думаешь?

— Ничего я об этом не думаю, у меня мозгиустали, — ответила я.

Мы посидели, таращась в глаза друг другу, а на столе стоялабутылка «Киндзмараули» и торт. И тут Женька сделала нечто в высшей степенинеожиданное: поставила коробку с тортом на пол, а потом дважды на негопрыгнула. Прихватила изувеченную коробку, а со стола бутылку и зашагала квходной двери.

— Ты куда? — крикнула я вдогонку, как толькосмогла вернуть себе дар речи.

— На помойку, — ответила она и в самом делеотнесла дары на помойку (торту, конечно, только там теперь и — место), авернувшись, сообщила: — Бутылку я на всякий случай кокнула.

— Ты ведь не спятила, нет? — робкопоинтересовалась я.

— Нет. Просто мне не нравится его живопись. В общем,выпить за успех художника Валахова мне так и не удалось. Где-то около девятивечера зазвонил телефон. Я сняла трубку, сказала «да», но ответить мне непожелали. Минут через пятнадцать вновь позвонили, на этот раз я молчала какрыба, но и мне ничего не сказали, и так три раза подряд, то есть звонили ещедва раза и интересно молчали.

— Что это? Как думаешь? — начала я приставать кЖеньке.

— Не знаю, — нахмурилась она, — но на всякийслучай давай-ка отправимся к Аньке в гости, засидимся с бутылкой и напросимсяночевать.

— Зачем? — начала я, осеклась и стала очень быстрособираться.

Весь следующий день я потратила на поиски Толика, то и делозвонила и оставляла сообщения на автоответчике. Сам он так и не объявился.

— Или он от тебя прячется, — задумчиво молвилаЖенька, которой я, позвонив на работу, пожаловалась на свои неудачи, —или…

— Что «или»? — не поняла я, но тут шарики в моеммозгу завертелись со страшной силой. — Ты думаешь? — пролепетала я,справившись с дыханием.

— Колобка по головке тюкнули, а Толик чем лучше?