снова решил проявить бдительность и принялся расспрашивать меня о целях нашего вояжа и обстоятельствах получения мною ранения. Мне это не понравилось. Проколоться я не боялся – легенду мы все выучили твердо. А вот занудливая любознательность американца меня уже порядком достала.

Неожиданно на помощь мне пришел Березнюк. Он стал вспоминать своих знакомых со Станиславщины и в числе прочих упомянул имя двоюродного деда моей матери. Надо сказать, что дедуля был редкой сволочью – в молодости он путался с бандеровцами, даже был булавным[65] в одной из банд. Потом его арестовали, вкатили «десять рокив дальних таборив», и дед Панас укатил в «солнечную страну Коми». Оттуда он вернулся вместе с остальной амнистированной Никиткой-Кукурузником бандеровской мразью и до поры до времени сидел тихо, как мышь под веником.

Но тут началась не к ночи будет помянутая перестройка, и все недобитые твари повылезали наружу. Они дурили молодежи головы, рассказывая сопливым юнцам о своих подвигах. И родственничек мой оказался в числе самых рьяных «старых борцов».

Как-то раз он завалился ко мне и завел свою «песню о главном». Дескать, есть серьезные люди, которые загодя подбирают офицерские кадры в новую украинскую армию. А так как я все же ему не чужой, то он готов замолвить за меня перед этими людьми словечко.

– Пойми, – шептал он мне, почему-то оглядываясь по сторонам, – ты башковитый человек, знаешь, что почем. Мы тут с тобой такими делами будем ворочать. Ведь гроши на новую армию Нэзалэжной будут выделены огромные. И ты будешь их пачками считать. Да пачками не карбованцев, а долларов.

При этом родственничек мой закатывал глаза, словно у него наступал затяжной оргазм, и вожделенно потирал руки.

Он был очень удивлен, узнав, что я не срываюсь с места, словно бегун на короткие дистанции, и не спешу записаться в неведомую мне «новую армию». Но и с дедом ругаться мне тоже не хотелось. Поэтому расстались мы с ним вполне мирно. Я сослался на свои ранения, попросил время подумать, а потом вообще уехал в другой город, не оставив своего адреса отставному булавному УПА.

А вот теперь в беседе с сотником Березнюком всплыли имя и фамилия моего родственничка. Я сказал нашему гостеприимному хозяину, что этот самый «герой борьбы с москалями» Панас Федорук – мой дед, не стал упоминать, впрочем, что двоюродный. Тот, услышав это, пришел в восторг и на радостях хлопнул полный стакан горилки. К тому времени почти все присутствующие «навозовцы» успели изрядно набраться и были, как любил говорить Грек, в состоянии «полухлама». Американец же давно уже лежал мордой в тарелке, и мне показалось, что в таком виде его точно бы не пустили даже на порог Хогвартса.

Надо было заканчивать веселье и приступать к делу, ради которого мы, собственно, сюда и прибыли. Я подмигнул задумчиво наблюдавшего за всем происходящим Каретнику, потом сделал знак рукой Боре Монастырскому. Тот, как мы с ним и договаривались, плеснул в стакан своего нового приятеля, мехвода БМП, горилку, после чего затянул развеселую народную песню:

Ой у полi криниченька,

Там холодна водиченька.

Ой там Роман воли пасе,

Катерина воду несе…

Березнюк неожиданно подхватил песню и стал подтягивать Боре:

Роман воли покидае,

Катерину переймае.

Ой став Роман жартувати

З вiдер воду виливати.

– Ой Романе, Романочку,

Не лий воду на сорочку.

Бо це вода не лiтняя…

В мене мати не рiдная.

Бо це вода iз Дунаю,

Буде бити, добре знаю.

Буде бити ще й лаяти,

Ще й Романом докоряти.

Боря, незаметно подтянул к себе поближе «ксюху»[66] и допел последние куплеты этой песни:

– Де ж ти, доню, барилася,

Що й вечерять спiзнилася?

– Налетiли гусi з броду,

Сколотили менi воду.

А я стала-постояла,

Доки вода устояла.

– Брешеш, доню, вбрехалася,

Ти з Романом кохалася.

«Баста, карапузики, кончилися танцы», – подумал я, расстегивая кобуру моего «вальтера».

Вслед за мной Каретник достал из деревянной кобуры «стечкина».

«Сейчас здесь будет дымно и шумно, – мелькнуло у меня в голове. – Ну ничего, мы к таким вещам привычные».

12 августа 2014 года. Вечер. Первомайское у Снежного, спортивный зал школы.

Старший лейтенант Фольмер Андрей Иванович, перед боем

Я с удивлением осмотрел зал, куда нас привели. Были, конечно, кое-какие гимнастические снаряды, но их было намного меньше, чем в школах моего детства. Зато почти весь зал занимала площадка со странными металлическими кольцами на щитах, с которых свешивалась сетка. Я спросил у своего соседа с погонами подпоручика – здесь это называется лейтенантом, что это за вид спорта, и тот посмотрел на меня с удивлением:

– Тю-ю! Так это же баскетбол. Я в него еще пару лет назад за команду киевского политеха играл…

Что-то я про него слышал, подумал я, но вживую ни разу не видел. Там вроде нужно через эти кольца мяч бросать. Интересно бы посмотреть – а то и самому попробовать… Но сначала нужно выполнить боевое задание – это проблема куда более насущная, а если мы при этом погибнем… Как говорит наш командир роты, капитан Халилов, «умри, но сделай, и сделай на совесть».

А вот и он… Невысокий, с типично башкирскими скулами, немолодой – давно за пятьдесят, так мне кажется. Он еще говорил, что, как только увидит, что его «пацаны» всему научились, то вернется домой, к семье и к недавно родившейся внучке.

– Значит, так. Все получили оружие и два боекомплекта? Никто не забыл сдать документы и мобильные телефоны?

– Так точно! Получили и не забыли! – прозвучал дружный хор.

– Задача у нас сегодня очень простая, но в то же время сложная. Прямо сейчас выдвигаемся на Саур-Могилу. Товарищ сержант, – Халилов показал на стоявшего рядом с ним невысокого человека, с разлапистыми ладонями и ногтями, под которыми траурной каймой навсегда въелась угольная пыль, – здешний, хорошо знает эти места, и приведет нас в место в лесополосе, откуда до вершины всего ничего. Всего один рывок, правда на третьей скорости. Диспозицию знают ваши офицеры. Хотя, конечно, у нас тут не «эрсте колонне марширт, цвайте колонне марширт». Кто помнит «Войну и мир» из школьной программы? А что так мало?

– Товарищ капитан, – обратился к нему мой сосед-лейтенант. – Разрешите обратиться? Так… эта… в