хорошо перенес операцию, но, как объяснил Стэн, его состояние было тяжелым. Теперь единственное, что мы могли сделать, это ждать. Я смотрела на них снизу вверх и ждала продолжения.

— Вы знаете, он получил два пулевых ранения, — сказал врач с седой бородкой, чье имя я уже забыла. — Пуля, попавшая в грудную клетку, вызвала скопление воздуха в плевральной полости и привела к коллапсу лёгкого. Мы вставили дренажную трубку, чтобы удалить воздух и кровь из груди. Его лёгкое расширилось, и кровотечение, по всей видимости, прекратилось.

Я позволила себе выдохнуть долго сдерживаемый воздух.

Второй хирург прочистил горло.

— Вторая пуля, та, что попала в живот, повредила селезенку и печень, вызвав тяжелую кровопотерю. Мы удалили селезенку и часть печени. Кровопотеря была огромной. Нам пришлось дать ему тринадцать единиц крови. — Его глаза смягчились. — Из-за шока и необходимости переливания в больших дозах, его кровь не сворачивается, и мы пытаемся это исправить, давая ему различные препараты для свертывания.

Меня начало трясти. Джо крепко сжала мою руку.

— Мы надеемся, что в конце концов сможем контролировать эту неспособность свертываемости, но его почки и мозг долго находились без достаточного снабжения кровью. Ткани и этих органов, и других повреждены. Восстановятся ли они, мы не знаем. Время покажет.

Как в тумане я вернулась в комнату ожидания, где нашла своих детей. Забрала их обоих в маленькую часовню больницы и объяснила все, что смогла.

Я изо всех сил сжимала их в объятиях и плакала, когда почувствовала, как со спины меня обхватили чьи-то руки, и услышала знакомый голос:

— Я бы приехал раньше, Джинни. Мы с мальчиками были на яхте. — Это оказался Алек.

Я не могу вспомнить каких-либо подробностей после этого. Кто приходил. Кто уходил. Кто предлагал помочь с Мими и Джейсоном. Кто предлагал покормить нас или постирать нашу одежду. Кто сообщил в школу и в нашу церковь. Как хорошо смазанная машина, знакомые, которых мы завели за прошедшие годы, будучи из совершенно разных периодов нашей жизни, объединились все вместе, чтобы позаботиться обо мне и о моих детях.

Я была слишком шокирована, чтобы понять, что никогда не позволяла себе действительно сблизиться с людьми, которые не входили в мой маленький круг, но я была в высшей степени признательна и тронута поддержкой, которую они оказали мне и моим детям, хоть была не в том эмоциональном состоянии, чтобы выразить эту благодарность. Я была как в тумане.

В тот первый день нас троих привели в отделение интенсивной терапии и позволили постоять у изголовья его кровати всего несколько минут. Меня предупредили, что психологическая травма от того, что сын увидит отца в таком состоянии, может быть слишком сильной, но медсестры из интенсивной терапии уступили моим просьбам, увидев, как тяжело Джейсон воспринял новости.

Они были правы. Трубок, аппаратов и проводов оказалось для него слишком много. Джейсон расстроился, когда увидел отца и начал плакать. Я крепко прижала его к себе и хотела утешить, но не смогла заставить себя отойти от кровати Томми. Что если я видела его в этот момент последний раз?

Одна из медсестер Томми, Джонелл, все поняла по моим глазам, и осторожно отстранив от меня Джейсона, отвела его к нашим доверенным друзьям в комнату ожидания. Мими держала меня за руку и тихо плакала, не отрывая глаз от лица Томми.

Не знаю, сколько времени прошло. Кто-то, я думаю, что это была Кристи, принес мне смену одежды и туалетные принадлежности. Мне разрешили принять душ и переночевать в больнице. Я не была уверена, предоставлялась ли такая привилегия всем членам семьи пациентов травматологии, или ко мне было особое отношение из-за статуса Стэна. Я дала понять своим детям, что люблю их и хочу быть с ними, но не могу оставить их отца. Они оба понимали это и предпочли остаться у нас дома с Картер вместо того, чтобы остаться в разных семьях.

Теперь мои дети вернулись, и мы столпились в маленькой палате интенсивной терапии, глядя на Томми. После шока при виде отца в тот первый раз, Джейсон сам подошел к Джонелл и сказал, что готов снова увидеть отца. Она вопросительно посмотрела на меня, и я согласно кивнула. Мы держали его за руки, разговаривали с ним, пытаясь отыскать какой-нибудь знак того, что он слышит нас. Дрожащие ресницы, изменение графика на каком-нибудь мониторе. Мы отчаянно хотели верить в то, что Томми проснется.

— Он знает, что я рядом? Как вы думаете, он меня слышит? — спросила я у второй медсестры, дежурившей у Томми. Ее звали Дженни, и она меняла ему капельницы. Дети вернулись в комнату ожидания. — Прошло уже больше двух суток.

Она ласково улыбнулась мне.

— Вполне возможно. Он все еще под наркозом, но ему поменяли препарат. Он должен позволить ему в ближайшее время прийти в сознание, не ослабляя обезболивающее действие лекарств. Ваш муж должен скоро открыть глаза или сжать вашу руку.

Она посмотрела на меня с беспокойством.

— Вы сегодня ели? Я понимаю, что у вас нет аппетита, но вы должны что-то поесть, даже если придется себя заставить. Нужно быть сильной — для него — и для них, — она кивнула головой в ту сторону, куда ушли дети.

— Я не голодна.

— Моя бабушка пекла лучший банановый хлеб по эту сторону Миссисипи, и оставила мне рецепт. Вы понимаете, что это значит?

Я покачала головой.

— Это значит, что сейчас я пеку лучший банановый хлеб по эту сторону Миссисипи. Я принесла кусочек для Джонелл, но она всегда говорит, что я нарушаю ее диету, так что скажете, если я схожу, заберу этот кусочек и принесу его вам?

Я улыбнулась и благодарно кивнула. Она закончила свои манипуляции, а затем я увидела, как она подошла к станции телеметрии и что-то сказала Джонелл, которая посмотрела на меня, улыбнулась и показала мне большой палец вверх.

Я вновь перевела взгляд на Томми. Взяв одну его руку в свои ладони, я нежно поглаживала сверху, стараясь не задеть капельницы.

— Томми, твоя медсестра Дженни — одна из тех, кто за тобой ухаживает, так вот, она сказала, что ты можешь услышать меня сейчас. Надеюсь, ты можешь. Надеюсь, ты услышишь, как я говорю тебя, как сильно люблю тебя.

Он не отвечал, но это не мешало мне продолжать с ним говорить.

— Так много людей за тебя молятся. Я тоже молилась. Я знаю, что мы должны молиться о Божьей воле, но не могу ничего с собой поделать. Я молюсь за свою волю. И моя