мальчишек отступают в сторону, когда я проезжаю мимо, а потом принимаются снова пинать мяч. Дом одноэтажный, с каменным крыльцом. Лужайка с проплешинами, на подъездной дорожке убитая машина со спущенными шинами. Через трещины в асфальте проросла трава.

Возле дома я сбрасываю скорость. В адресе на почтовом ящике недостает цифры, но место вроде бы верное. Железная, прочная с виду дверь, на окнах решетки. Это настоящий дом – не та дыра, в которой они жили на ферме Адэра. Под одним из окон висит кондиционер. Я замечаю дымовую трубу и воображаю, как зимой они растапливают камин.

Прежде чем продолжить историю, я расскажу об Индии и Эрике то, о чем забыла упомянуть. Обе были высокими для своих лет. Наверное, отчасти поэтому миссис Сигер составила о них предвзятое мнение. Когда я увидела их впервые, девочки были с меня ростом, а к концу того года Эрика переросла меня по меньшей мере на дюйм. Особой крепостью они не отличались, но и тощими не назовешь. Миссис Уильямс всегда прекрасно готовила и из чего угодно могла состряпать обед. Благодаря ей девочки не выглядели заморышами.

Кожа и волосы у них были в ужасном состоянии. Половое созревание в сочетании с пренебрежением гигиеной наложило отпечаток на их лица. В первые недели я много времени уделяла тому, чтобы привести в порядок внешность девочек. Купила им «Вазелин» и мыло от «Айвори». После того как я их постригла, со временем волосы у них отросли до такой длины, что можно было разделить их на пряди и заплести в тугие косички.

Переехав в Дикси-корт, девочки начали регулярно мыться, в ванной всегда был запас гигиенических средств. Они приучились пользоваться дезодорантом. Я не брила подмышки и не учила этому девочек, но Эрика самостоятельно обзавелась такой привычкой. Вечером, после ванны, сестры шли к себе в комнату, закрывались и мазались лосьоном. Я шутила, что парфюмерная фирма «Джергенс» не банкротится только благодаря им.

К тому времени, когда закончился суд, они избавились от характерных признаков нищеты и уже ничем не отличались от сверстников. Лица у девочек округлились, высыпали темные веснушки. Эрике нравилось мазать губы блеском и танцевать под соул. Приходя ко мне в гости, она тут же устремлялась к пластинкам. Я любила записи лейбла «Стакс» – главным образом записи Карлы и Руфуса Томасов и кое-что из Джеймса Карра, – но Эрику больше манило мягкое звучание от «Мотаун Рекордс». Она завороженно вслушивалась в песни Стиви Уандера и до бесконечности ставила «Музыку моих мыслей», так что я однажды сказала ей, мол, пластинка скоро протрется до дыр.

На шее у Индии наконец-то прошел лишай. У нее была родинка на горбинке носа, а из еды она больше всего любила арахисовое масло. Уплетала его прямо из банки. И ей нравилась каждая попадавшаяся собака. Индия кормила бродивших по Дикси-корту дворняжек черствым хлебом для сэндвичей, вчерашним печеньем и крекерами. Помню, одна белая немецкая овчарка ходила за ней по пятам. Когда Индия залезала на качели, та садилась рядом и смотрела на нее, будто присматривая, чтобы она не упала. Дать ей кличку Индия не могла, зато умела свистеть. Свист выходил тихий, но собака его слышала и тут же выползала из-под какого-нибудь из домов и бежала к ней. Я не сразу сообразила, что тогда, на ферме, семья терпела всех этих облезлых псов именно потому, что те успокаивающе действовали на Индию. Когда они перебрались в Дикси-корт, миссис Уильямс поклялась, что больше не пустит в дом ни одну собаку, и Индия возилась с овчаркой на улице, умиротворенно почесывала ей спину, пока та лежала у ее ног. Не менее страстно Индия обожала кукол. Их у нее было шесть, и она сажала всех к себе на кровать, подпирая подушкой.

Эрика. Левша. Упрямая. Вежливая. Всегда тщательно заправляла постель. Спала, не снимая носков. Обожала шоколадное мороженое, песни «Мотаун» и сестренку.

Индия. Правша. Ласковая. Любила собак. Нянчилась с куклами. Жить не могла без арахисового масла. Лазила через забор. Каталась на каруселях.

Мне всегда казалось, что их имена подошли бы паре близняшек. Эрика с Индией. Индия с Эрикой. Такие разные, но, без сомнения, неразрывно связанные.

Сестры Уильямс. Две мои огромные любви. И два моих огромных горя. Именно из-за них я не стала рожать детей и именно из-за них нашла в себе силы полюбить и воспитать тебя. И хотя я всегда сомневалась в себе как в матери, моя любовь к ним не угасла и спустя годы.

45

Монтгомери

1973

Прошло три дня с тех пор, как пропала Эрика. Она знала мой домашний номер, но, даже отыскав где-нибудь телефон, не сумела бы до нас дозвониться, поскольку мама уехала в Мемфис, а папа работал. Автоответчика у нас тогда не было, а я не могла весь день сидеть дома и ждать звонка. В квартире Уильямсов телефона не было вовсе, поэтому миссис Уильямс дежурила там круглые сутки. Соседи по Дикси-корту приносили продукты, зная, что готовка помогает ей успокоиться. Однако она ничего не готовила, и в один из приездов я увидела, как Индия ест на обед хлеб с выдававшимся по талонам плавленым сыром.

Начальник Мэйса на время освободил его от работы, поэтому он участвовал в поисках, не опасаясь потерять место на фабрике. В эти дни ему не платили, и в моей церкви устроили сбор денег для их семьи. Я обзванивала всех, чьи номера находила в родительском справочнике, и сообщала, где и во сколько собираются поисковые бригады. Тай руководил утренними вылазками. Мэйс прочесывал территорию дни напролет, изредка выкраивая время на перекус или краткий сон.

Индия была безутешна. В последнее время она стала активнее подавать знаки – показывать пальцем, бормотать, наклонять голову, – но после пропажи Эрики снова замкнулась в себе и не использовала для общения с нами ни мимики, ни звуков, ни чего-либо еще. В надежде, что это поможет ей немного развеяться, миссис Уильямс разрешила Индии ночевать у меня. Сначала я не планировала водить ее в школу, но сестра Латарша позвонила и сказала, что девочке будет полезно вернуться к привычному распорядку дня. Когда я спросила мнение Индии, та не удостоила меня даже кивком. Никакой реакции – так и сидела на краю моей кровати, уставившись в пол.

Я увела Индию в кабинет и посадила перед телевизором. В ее взгляде, как мне показалось, промелькнула еле заметная искорка. Я разрешила ей посмотреть «Сэнфорда и сына»[47] и дала ее любимых луковых колец.

Сидя рядом с ней на диване, я думала об Эрике и старалась не представлять худшего.