Но худшее все равно лезло в голову. Ее похитили. Изнасиловали. Убили. Господи, молилась я, будь милосерден. Из школы никуда не дойти пешком. Ее устроили у границы округа – сомнительный способ борьбы с сегрегацией, учитывая, что из любого района туда приходилось добираться на машине или автобусе. Денег у Эрики не было, а значит, еду она купить не может. Я молилась: если ей приходится воровать, то пусть ее не поймают. И если удалось раздобыть еду, то пусть ее будет достаточно, чтобы не голодать.

Я думала о том, что могла бы сделать иначе, но каждая новая мысль вела лишь к осознанию очередной ошибки. Я могла поступить в медицинскую школу, вместо того чтобы вернуться в Монтгомери и устроиться в клинику. Могла сообщить кому-нибудь про «Депо», как только узнала об опасности препарата. Могла в тот летний день поехать к Уильямсам с утра, а не тянуть до вечера. Могла не затевать судебный процесс.

Возможно, вердикт судьи ничего на самом деле не изменит.

На третье утро я заставила себя подняться с постели только ради Индии: нужно было отвезти ее в школу. Девочка выглядела совершенно разбитой – как, вероятно, и я. Я отвела ее в ванную, умыться и почистить зубы, но, вернувшись, обнаружила, что она стоит перед зеркалом с сухой щеткой в руке. Испугавшись, что Индия заболела, я попросила папу ее осмотреть. Он сказал, что физически она здорова и что в школе лучше смогут оценить ее состояние. Предложил отвезти девочку к сестре Латарше. Не все недуги лечатся врачебными методами, сказал он.

Я помогла Индии застегнуть лифчик и не без труда натянула на нее блузку.

– Уверена, Эрика скоро вернется. Смотри, я сделала тосты и сварила яйца. А еще есть повидло. Давай-ка подкрепимся.

На кухне было темно, я включила свет и раздвинула шторы. Я начала готовить, когда мне было меньше лет, чем тогда Индии. Если мама решала поспать подольше, заботиться о завтраке приходилось самой. Обычно я ела тост с джемом и вареное яйцо, зимой – овсянку. После школы вываливала из банки фасоль на хлеб, плюхала сверху сыр и ставила в духовку. Я не была прирожденной стряпухой, как миссис Уильямс, но понимала, какая еда нравится детям. Аппетит у Индии не пропал. Это немного успокоило меня.

– Хочешь еще тост?

Она не отозвалась. Обычно за сестру отвечала Эрика. Сейчас у Индии, наверное, было чувство, что она потеряла часть себя.

Отвезя Индию в школу, я поехала к ним домой. Детектив из полиции в очередной раз расспрашивал миссис Уильямс, и по выражению ее лица было ясно, что еще один вопрос – и она его обматерит. Привычки к сквернословию я за ней не замечала, но такой уставшей видела впервые.

– Думаю, на сегодня хватит, – сказала я полицейскому.

Я попыталась вспомнить друзей, про которых говорила Эрика. В голову пришли только двое – Динеша и Тоня, но полиция уже опросила обеих. Фотографию Эрики напечатали в газете. Одноклассники каждое утро перед уроками обсуждали, не выходила ли она с кем-то на связь. Все старались помочь в поисках.

Детектив сидел, сложив руки на животе. Из кармана рубашки торчал полицейский значок. На коленях блокнот.

– Миссис Уильямс, у меня самого три дочки.

Она потерла руки, будто ополаскивая их.

– Может, вы что-то забыли нам рассказать? Есть у нее… мальчик?

Я невольно сделала шаг назад. Похоже, он давно ждал момента, чтобы задать этот вопрос. Я чуть не заплакала, поскольку и сама допускала такую возможность. Эрика взрослела. Наверняка ей уже кто-то нравился. Она начала красить губы. И я даже купила ей помаду, выбросив тот огрызок, подобранный на улице.

– Я же сказала, хватит.

– Ничего, Сивил. Мальчика у нее нет, – вяло и как-то отстраненно отозвалась миссис Уильямс.

– Хорошо. – Детектив еще крепче стиснул руки. – В последнее время вы куда-нибудь ездили?

– Например? – спросила миссис Уильямс.

– Да, – вспомнила я. – На пляж.

– Что за пляж?

– На Флоридском выступе.

Это слишком далеко, но вдруг Эрика поймала попутку? Возможно, она не понимала, насколько велико расстояние. Я вспомнила, как однажды вечером помогала ей с домашней работой по математике. В чтении она по-прежнему отставала, зато с числами начала разбираться неплохо. Таблицу умножения вызубрила так быстро, что учительница уже перешла к простым примерам на деление. Эрика умная. Она сообразит, надеялась я, как выпутаться из любой ситуации.

Детектив не стал ничего записывать и пару мгновений пытливо смотрел на меня. Наверное, пытался понять, что я – медсестра, не член семьи – здесь делаю.

Когда он ушел, я помогла миссис Уильямс прибрать в комнате. Только так, занимая себя чем-нибудь, можно было перенести мучительно медленное течение времени. Миссис Уильямс сказала, что мне лучше уйти. Она хотела побыть одна, а я нет. Можно было поехать к Лу и обсудить с ним вердикт, но какой смысл, если с Эрикой что-то случилось? Я почувствовала, что голодна, хотя не так давно съела тост. Можно пойти в закусочную, поболтать с Айрин, но мы уже давно отдалились. Алиша на работе. Тай ищет Эрику. Мне хотелось обнять миссис Уильямс, хоть как-то ослабить и ее тревогу, и свою. Кто еще любит девочек так же сильно, как она, Мэйс и я? Редко случается разделить с кем-то столь глубокую привязанность. Я присела на подлокотник кресла – дурной тон, но сейчас меня это не волновало.

– Сивил.

– Да, мэм?

– Как твоя мама?

Я не ответила. За пару недель, прошедших с маминого отъезда, мы поговорили с ней дважды. Не сказать, что до исчезновения Эрики я сильно тосковала по маме, но сейчас нуждалась в ней как никогда. Мне очень хотелось, чтобы она вернулась домой и помогла все это выдержать.

– Нормально.

– Точно? Присматривай за ней.

– В каком смысле?

– Милая, я знаю, что такое хандра. Давно собиралась тебе сказать. Видела твою маму в больнице, когда ты попала в аварию. Есть у нее это во взгляде. Уж я-то знаю, сама через такое прошла. Когда умерла Констанс, долго не могла оправиться.

Сидеть на подлокотнике было неприлично, но я не двигалась, а миссис Уильямс будто не замечала. Так мы и молчали, укрывшись в своих коконах боли – каждая в своем.

46

Тем же вечером я позвонила маме, и наутро она вернулась в Монтгомери. На этот раз тетя Роз привезла ее на машине. Они вошли в дом, окутанные ароматом духов. На маме были тетины вещи: черное платье с узором из голубых цветов и крупные серьги-кольца. Я сразу заметила, что она не накрасила губы привычной красной помадой и, более того, не бросилась прямиком