– Что? – удивился Петрис. – Ты не подождешь ответа?

Девушка покачала головой:

– У Выси моя лучшая подруга, – объяснила она. – Ожиданием ей не поможешь.

– Я слышал, – трезво кивнул Петрис. Он был угнетен, похмелен и не имел желания что-либо приукрашивать. – Носитель Госпожи. Надеюсь, под «спасением» ты понимаешь «убийство», потому что теперь это лучшее, что ты можешь для нее сделать. В любом случае, смерть для нее неизбежна.

Бет взглянула на священника так, что тот испугался. То был фанатичный взгляд, взгляд, не принимающий чего-либо неизбежного, не желающий принимать этого. Взгляд, презирающий его за то, что он был достаточно слаб, чтобы в это поверить.

Она подняла копье Филиуса.

– Значит, ты идешь одна? – Петрис был потрясен. – Сражаться с… с Богом. Это… – он заколебался, а потом закончил. – Это опрометчиво.

Тонкая улыбка коснулась губ Бет, и ее лицо пошло красными пятнами под осенними деревьями.

– Перефразируя моего более мудрого друга, – сказала она, – безрассудство – это то, в чем я хороша, – ее улыбка погасла. – Соберите свой приход, – попросила она. – Добейтесь правильного ответа. Как можно быстрее. – И она побежала среди деревьев на гул машин.

Бет мчалась по Лондону. Она чувствовала пристальный взгляд горгулий с шиферных крыш Хайгейта, а высокомерные мужчины пялились на нее из окон многоэтажек – отражения людей, которых там не было. Казалось, ее торопил весь город.

Мимо погремела Рельсовая химера, таща вагоны с пассажирами в следующий рабочий день. Пассажиры были нелюбопытны; если они и видели Бет через грязные окна поезда, то не показывали этого.

Девушка соскочила с рельсов близ Кинге-Кросс, и когда ее высекающие искры ступни ударились о бетон, устремилась мимо китайских забегаловок и постов микротакси на Пентонвилл-роуд, проворно и ловко, словно вода по желобу. Тротуары были забиты пешеходами, кутавшимися в плотные пальто от холода, которого она не чувствовала, трещащими по телефонам, смеющимися, жалующимися на недосып: кровь человечьего города начинала вяло циркулировать, отходя от зябкой ночи.

Они тормозили Бет.

Девушка свернула в закоулки, проносясь мимо изрисованных мусорных баков, бродяг, ютящихся в спальниках, пьяниц, спящих в лужах мочи у черных ходов стриптиз-клубов.

Драм-н-бэйс пульсировал из открытого окна квартиры четырьмя этажами выше – студенты, возможно богатые, учитывая дороговизну района. Она пометила эти улицы несколько лет назад, и сейчас оставляла за собой лишь запах бензина и мокрого цемента.

Когда здания стали стариннее и величественнее, а улицы – уже, Бет замедлилась до шага. Краны нависали над нею; безжалостные крючки соединялись со стрелами пуповинами цепей. Уличный знак на стене гласил: «Динс-Корт, Лондонский Сити, EC2Y». Девушка усмехнулась самой себе. Тротуары, из которых ее ноги вытягивали пищу, принадлежали Выси.

Она свернула за угол, в пешеходный квартал, где стеклянные башни прокалывали нарушенное великолепие старого Сити. Теперь люди ее видели; состоятельные мужчины и женщины, направлявшиеся в эти здания, останавливались поглазеть на призрак из нефти и грязи, дополненный прутом и маниакальным взглядом. На первых полосах их газет она увидела вариации одного и того же заголовка:

«Землетрясение в Лондоне. Мост Челси сильно поврежден».

«Люди верят историям, – говорил Глас, – но не фактам».

Бет улыбнулась, а может, поморщилась или презрительно усмехнулась – кто знает, как сии нарядные воротилы истолкуют ее взгляд.

Она скорее чувствовала родство с обступавшими ее домами, чем с этими людьми. Единственное, что у них было общего, так это плоть.

Святой Павел маячил слева от нее, ужасно красивый в лучах ясного зимнего солнца, и девушка устремилась к нему. Бет вздрогнула, проходя через отбрасываемую Собором тень, и выругалась. Она понятия не имела, насколько сильно его испугается.

«Так, будь я Королем Кранов, где бы я спряталась?».

Девушка глянула вверх. Ближайшие краны проросли за рядом зданий прямо перед нею. Бет неуверенно посмотрела на них и, боясь, что ее заметят, инстинктивно пригнулась, когда один из них зажужжал. Вдохнула сухую цементную пыль, послушала шум и лязг строительных машин и пошла к ним, хотя и обнаружила, с какой неохотой гнутся суставы. Ноги дрожали.

«Хорошо, Би, ты боишься – ничего удивительного. Не раздувай из мухи слона. Иди. Решишь, что делать, когда будешь на месте».

Девушка собралась с духом и пружинистой походкой зашагала к ступеням.

Холодная вода смыкается над головой – я в ловушке. Провода связывают меня, кусают. Я борюсь, но до заветного воздуха по-прежнему несколько дюймов. Чувствую, как слабею, кровь змеится из ран. Священная река сжимает меня, словно кулак.

И, пока я лежу там, скованный и истекающей кровью, мои последние мысли устремляются к девушке на берегу, девушке, у которой, как у меня, теперь город в коже.

Представляю, что она почувствует, когда за мной явятся черные скользкие фигуры.

(Я знаю: явятся – они всегда забирают долги.)

Ей придется смотреть, как они ступают в воду и забирают цену, которую я им пообещал. Пытаюсь вообразить, что она простит меня, что поймет, но, по правде, знаю, что этого никогда не случится.

«Какой-то никудышный компонент… В жизни им не воспользуюсь».

Я не лгал словами, но лгал тоном и поведением, улыбкой – мне пришлось, иначе упрямая девчонка повесила бы все на свою совесть, а я никак не мог позволить ей этого сделать.

Умирая, я по-прежнему чувствую, что предал ее.

А потом вижу свет, сияющий человеческий силуэт, прыгающий в реку, и мое сердце вжимается в ребра. Паника стискивает горло в пульсирующую точку. Я мотаю головой из стороны в сторону, давясь бесчисленными каплями Темзы, изо всех сил пытаясь прокричать: «НЕТ!»

Погрузившись в воду, сияющая девушка начинает гореть.

– Лек!

– Лек!.. – в моем сне это был крик. Сейчас в ушах отдалось только слабое хрипение. – Лек…

Обильный мусор перетекает по моей коже, и я чувствую соки, смачивающие ее, латая. Я омыт старой дождевой водой, липкой кока-колой и обмазан кисло-сладким соусом. Они – такой же город, как бетон и асфальт, эти выброшенные сокровища: питательный бульон для моего почти разрушенного организма.

После нескольких попыток я умудряюсь согнуться в пояснице и сесть. Мусорное одеяло скатывается прочь, и солнечный свет прокалывает приятную безопасную тьму.

– Тьфу! – я выплевываю несколькочасовую кровь, похлопываю вокруг, ища копье.

– Ой-ой, какой непорядок. Ты проснулся.