Почти весь день они прочесывали поле брани в поисках выживших, но никого обнаружить не удалось. Ксермет даже немного сожалел о том, что поддался минутному импульсу и так быстро отправил короля к его предкам, возможно не выяснив важных подробностей. С другой стороны, он был уверен в том, что королю не о чем было рассказывать, из своего сундука он вряд ли многое увидел.

Все они, за исключением Макхэква, обзавелись лучшими походными доспехами и оружием, которые только имелись в наличии в гакрукской армии. Ксермет то и дело опускал руку на рукоятку меча, как будто проверяя, не исчез ли он куда-нибудь за это время. Меч был на месте, его матово-серое острие с древними рунами мирно покоилось в золоченых ножнах. С оружием на боку Ксермет чувствовал себя гораздо спокойнее, хотя в глубине души он прекрасно понимал, что никакой меч не спасет его от толпы безумных, которая за пару часов расправилась с целой армией легионеров.

Кроме великолепного короткого меча работы акамарских мастеров Азиз где-то раздобыл себе двуручный топор с зазубренным лезвием и острым наконечником. Топор был отлит из цельного куска металла и помимо грозного вида и большой ударной мощи обладал еще и внушительным весом. Однако Азизу он настолько пришелся по вкусу, что, несмотря на саркастические замечания Ксермета, он ни в какую не хотел с ним расставаться и приладил его себе за спину на кожаных ремнях.

Равван с некоторой грустью оставил на поле боя отцовский меч, с которым он все это время провел в Пурпурном легионе на южных границах королевства, так практически и не пустив его в ход. Меч был дорог ему как память, так как был единственной вещью, которая осталась у него из родной деревни. Тем не менее он ни в какое сравнение не шел с великолепным мечом какого-то растерзанного кэньазмача, который нашел свое последнее пристанище в горячей низине долины Омо.

Равван долго стоял в нерешительности, держа в одной руке свой старый, повидавший виды меч с потертой кожаной рукоятью, а в другой искусно выполненный меч кэньазмача. Ксермет, заметив его нерешительность, подбадривающе похлопал его по плечу и сказал, что сейчас не время для эмоций, нужно выживать. Равван осторожно опустил отцовский меч на землю, пробормотал молитву звездам и не поворачиваясь пошел дальше.

Макхэкв остался абсолютно глух к убеждениям Ксермета и Азиза и так и ушел с поля боя в своих грубых кожаных доспехах кочевника. В конце концов все махнули на него рукой и оставили в покое, в особенности после того, как он взвалил себе на плечи двойной запас провианта, который нашел в разбитой, однако не сгоревшей в пожаре телеге обоза.

День близился к своему завершению. Долина Омо опять осталась далеко внизу. Она медленно тускнела и исчезала из виду. Темнота почти полностью завладела небесным сводом и теперь быстро расползалась по долине, пожирая по пути бездыханные тела поверженных легионеров. Азиз стоял на карауле чуть поодаль, тогда как все остальные угрюмо сидели у большого осколка скалы, который лежал рядом с отвесным каменистым склоном, образуя таким образом некое подобие пещеры, закрытой с трех сторон.

Равван без аппетита заглотил последний кусок сушеного мяса и запил его холодной водой из фляги, все это время глядя куда-то в одну точку немигающими глазами.

– Шел бы ты спать, Равван, – тихо сказал Ксермет. – Лица на тебе нет. После Азиза я на караул, уже скоро совсем. А ты еще выспаться успеешь.

Равван встрепенулся и уставился на Ксермета, медленно приходя в себя.

– Да-да, конечно. Пойду я, – наконец пробормотал он, осознав сказанное.

Он отошел чуть поодаль и развязал слегка трясущимися то ли от холода, то ли от волнения руками свою сумку. Равван извлек оттуда походный спальный мешок из овечьей шкуры, расправил его на земле и быстро завернулся в него с головой.

– Спасибо тебе, Ксермет, – тихо добавил он.

– За что?

Ксермет непонимающе поднял на него глаза. Вместо ответа через пару секунд до него донеслись прерывистые звуки неровного дыхания.

Ксермет опустил голову и лихорадочно растер виски.

– Ты тоже ложиться спать, если хотеть, – нарушил тишину Макхэкв.

– Нет, Макхэкв, мне сегодня не до сна.

Ксермет вгляделся в морщинистое лицо кочевника. Солнце почти полностью закатилось за горизонт и грозило совсем исчезнуть в любую минуту. Ксермет почувствовал, что чем темнее и неразборчивее делался силуэт его собеседника, тем легче ему становилось высказать все, что накопилось у него на душе за последние дни.

– Знаешь, Макхэкв, когда я сегодня смотрел на разбитую армию, я вдруг вспомнил старое дерево в замке моего отца. Оно росло на утесе близ старой арены, на самом краю каменистого выступа. Когда мы с Джадом были маленькими, мы часто влезали к нему по стене утеса и подолгу сидели на его раскидистых ветвях. Однажды, во время занятий с моим учителем Аваки я увидел одну иллюстрацию в хронике моего прадеда, на которой был изображен рыцарский турнир. В те далекие времена старая арена не была еще старой и вовсю блистала великолепием. К своему немалому удивлению, я обнаружил на рисунке на том самом месте то самое дерево, но тогда еще совсем молодое. Через несколько лет я тренировался на той арене с Рейнаром и вдруг услышал за спиной оглушительный грохот. Я остановился и обернулся назад. Рейнар тут же отвесил мне удар по плечу, у меня от него потом несколько недель руку ломило. В общем, дерево упало. Как сейчас помню, оно лежало внизу в облаке пыли и неуклюже топорщило вверх старые корни, которым не за что больше было цепляться.

Ксермет помолчал.

– После этого я еще несколько раз возвращался на то место и подолгу сидел рядом с тем деревом, словно со старым другом. Мне было почему-то очень грустно от того, что у него столько сил ушло на то, чтобы выжить на этом узком каменистом уступе, чтобы победить утес, добраться корнями до далекой почвы. И вот когда оно наконец разрослось в полную силу, набралось уверенности в том, что ему больше ничто не угрожает, старый утес не выдержал его веса и осыпался. Так и наша армия, со всей своей общей мощью, в один день потеряла почву под ногами. А дерево то цвело, я помню, всю весну. Отцвело и засохло.

– Я понимать, что ты иметь в виду, – отозвался Макхэкв. – Ты говорить дальше.

– Макхэкв, я ведь уже пятнадцать лет в этом легионе. Я постоянно с кем-то воюю, за кем-то бегу, от кого-то убегаю, бьюсь с кем-то… А ничего ведь не меняется. Вот ты, сын степей, смотришь на меня и видишь, наверное, перед собой прямолинейного вояку, для которого война – это смысл жизни. А я ведь не всегда был таким, Макхэкв. Веришь или нет, я лет до тринадцати и меч-то толком держать не умел. Скрепя сердце шел на тренировки на арену, плакать хотелось. А еще больше хотелось читать и узнавать новое, хотелось назад, в башню к моему учителю, Аваки его звали, хотелось так же все про все знать, как и он, а то и лучше него. Я хотел стать мудрым правителем, просвещенным, как тогда модно было говорить. А меч, битвы – это все не мое было. Я ведь и тренироваться-то серьезно начал то ли от юношеской глупости, то ли от гордости. Хотелось быть лучше Джада, хотелось доказать Алансе, что именно я ее достоин, а не он.