Взгляды их встретились. Колин прочел нетерпеливое ожидание и надежду в глазах Ариадны, понял, что она задержала дыхание, и знал, что она хотела от него услышать.

Ее маленькие ручки стиснули поводья с такой силой, что побелели костяшки пальцев. На прекрасном лице появилось умоляющее выражение.

А он не мог, не имел права. С ним ее ожидала бы участь простого ветеринара, презрение общества, к которому она по-прежнему принадлежала вопреки своей эксцентричной выходке. Общество простит все леди Ариадне Сент-Обин, кроме брака с ветеринаром.

Она заслуживала лучшего.

Возможно, поначалу все будет романтично, мило, но идиллия не продлится вечно. Они останутся в одиночестве, а друзей смогут обрести лишь в тех кругах, о которых еще недавно Ариадна отзывалась свысока. Одной из самых богатых невест Англии придется пойти на большие жертвы, а они ему ни к чему.

Ариадна заслуживает лучшего мужа, чем впадший в немилость морской офицер, который даже не может набраться смелости и рассказать о прошлом, об ужасном дне пятилетней давности, который поставил жирную черную точку на его карьере. Видит Бог, он хотел, он стремился рассказать о том, что лишало его права сделать ей предложение, но боялся увидеть выражение ужаса на ее лице. Лучше еще несколько минут видеть на нем любовь, чем всю жизнь — сострадание. Сострадание — не лучшая основа для семейной жизни. Оно убивает любовь, что бы там ни говорили.

Колин чувствовал беспокойство добряка мерина, который повернул голову и с сочувствием посмотрел на хозяина.

Вечернее небо быстро меркло, ветер усилился, а с ним усилился и запах моря.

Море.

Колин вдохнул несколько раз подряд полной грудью, жадно раздувая ноздри. Знакомая боль возникла в душе, заполняя ее. Зажмурившись, он дышал и дышал вопреки всему, пока не осталось одно-единственное желание — уронить голову на руки и рыдать от отчаяния и тоски.

Пять лет! Пять долгих лет! Почему же до сих пор так больно?

— Колин! Что с тобой?

Ариадна. Она ждет.

Цикада завела свою песню в траве у огорода. Море дышало за холмами глубоко и размеренно, и свежий, тревожный запах его дыхания наполнял ночной воздух. Начинался, прилив.

— Все в порядке, — ответил Колин и поразился, до чего хрипло звучит его голос.

Он отвернулся, но по-прежнему ощущал на себе ее взгляд. Очевидно, девушка встревожилась. Послышался стук копыт, который становился все ближе, раздался шорох и скрип гравия под ногами. Ариадна спешилась. Колин не шевельнулся и тогда, когда она поднялась в коляску и села рядом с ним. Запах ее волос и кожи смешался с тревожным, притягательным запахом моря, к которому он не осмеливался приблизиться с тех самых пор, как…

— Колин, что-то не так! У тебя нездоровый вид.

Он заставил себя отвести взгляд от холмов, скрывавших море, и покачал головой, — Нет, я здоров. Просто я вспомнил кое-что… Нам надо поговорить… Да, я думаю, нам все-таки стоит поговорить, прямо сейчас, пока еще есть время и пока я на это способен…

Ветер налетел , и встопорщил звездочки листьев плюща, плети которого боролись за жизненное пространство на каменной ограде поместья. Потом он помчался дальше, на поля и луга, неся с собой запах соли, водорослей и рыбьей чешуи.

Попутно он забросил прядь хвоста Грома на руки Колину и заставил его содрогнуться от непонятного, но тягостного чувства, Шареб поднял голову и раздул ноздри, вдыхая знакомый с детства запах.

Недалеко за холмами, Колин знал, серебрилась под луной живая, дышащая масса воды, она надвигалась на сушу и поглощала ее, чтобы позже отступить, оставив влажный, остро пахнущий след.

— Ты знаешь, что я не всегда был ветеринаром… — начал он хрипло и умолк, потому что взглянул на облака и увидел в их очертаниях тугие паруса.

Шестнадцать лет паруса были частью его жизни, изо дня в день вздымаясь над его головой белоснежными облаками. Но на двадцать восьмом году жизни флот попросту вычеркнул его из своих списков, выбросил на сушу. До этого черного дня были белые паруса, жесткие от пропитавшей их соли, полные ветра, — паруса в дождь, и в снег, и в туман, паруса на поле битвы и в мирный день в бескрайнем просторе, паруса на восходе и на закате…

Ветер касался лица и волос… нет, не ветер, а морской бриз, он нес с собой неясные голоса, они крепли, близились, они возникали из небытия, из каких-то отдаленных тайников памяти. Голоса младших офицеров, по цепочке передающих приказ, и голоса матросов, рапортующих, что приказ понят и будет выполнен.

Колину не хотелось слышать эти голоса из прошлого, хотелось зажать уши, но он знал, что они звучат в его сознании, что от них не защититься и не спрятаться. Он словно снова ощутил на лице соленые брызги, а под ногами палубу во время качки, он чувствовал прикосновение холодной меди бинокля к лицу, как тогда, когда наводил его на соседний «Крикет», куда отплыл адмирал Грэм, чтобы поужинать с капитаном…

Он был готов отдать жизнь за молодого адмирала, за эту восходящую звезду флота ее величества королевы Англии. Он не мог, просто не в состоянии был говорить обо всем этом.

Почувствовав прикосновение, он услышал встревоженный голос, донесшийся словно сквозь слой ваты.

— Колин, что происходит?

Ветер усилился, взревел, заметался и принес с собой шквал…

— Колин!

…Шторм начался ливнем. Настоящий водопад обрушился на палубу. Вокруг стоял оглушительный рев, видимость резко упала. Он тогда укрылся в рулевой рубке и с отчаянием высматривал в волнах адмиральскую шлюпку. Но адмирал задерживался. Должно быть, ужин все продолжался, старые приятели пили вино, обменивались рассказами и смеялись, в то время как он боролся с беспричинным страхом. «Поспешите, сэр, — мысленно молил он. — Шторм будет нешуточный. Мне это чертовски не нравится!»

Он не мог вспомнить, с чего все началось в этом адском месиве, — возможно, это была ослепительная вспышка гигантской разветвленной молнии, сопровождаемая громом, от которого, казалось, раскололись небеса, или вой ветра, в одно мгновение достигший дьявольского крещендо, или это был громадный пенистый вал, возникший как будто ниоткуда и с ревом покатившийся на приближенные скалы. Там, в опасной близости от берега, стоял на якоре «Крикет». Капитан Колин Лорд в страхе вглядывался в контуры корабля, наполовину скрытого за летящими брызгами и пеной. Он сумел рассмотреть на палубе адмирала. С трудом держась за поручни трапа, тот делал знаки в сторону «Тритона», приказывая немедленно увести его от обреченного судна.

Капитан ослушался приказа своего командира. Он не мог оставить адмирала на произвол судьбы, он обязан был предпринять все возможное для его спасения.

Едва слыша собственный голос за ревом шквала, он приказал направить «Тритон» в сторону скал. Приказ, стоивший ему карьеры.

Каким-то чудом команде удалось развернуть судно по ветру. Вскоре, опасно кренясь, оно уже перебиралось с одной водяной горы на другую — туда, где тонущий фрегат, уже без мачт, неумолимо тащило на рифы. В бинокль можно было видеть, как экипаж один за другим исчезает в пенистых водоворотах, захлестывающих палубу. Люди кричали в смертельном страхе, сознавая неминуемую гибель, но крики терялись в реве бури. Адмирал еще держался за поручни.