— Герман, — раздался сладкий, нежный женский голос, — здравствуй, любимый мой…

Этот голос он уже когда-то слышал. Софи! Господи, это же был ее голос! Он резко обернулся. За спиной никого не было. Он посмотрел по сторонам, заглянул под ложе. Никого.

— Я здесь, любовь моя, — снова раздался сладострастный шепот.

Герман медленно поднял глаза. Из дальнего угла кельи на него смотрели два горящих уголька. Они приблизились, и в свете лампады из темноты отчетливо проступила зеленая рожа дьявола…

— Я здесь, Герман, иди ко мне, — произнесли дьявольские губы, но в ушах Германа звучал сладкий голос Софи.

Дьявол расхохотался.

— Что, хотелось бы в рай, да старые грехи не пускают?

— Зачем ты снова пришел? — Герман в отчаянии закрыл лицо руками. — Мне так спокойно было без тебя, оставь меня, я тебе ничего не должен.

— Я никогда о тебе не забывал. Просто занят был, — перестав хохотать, сказал дьявол. — Помогал Папе Римскому расправляться с катарами и альбигойцами. Да и очередной крестовый поход нельзя было оставить без внимания. Потрудились на славу. Пролитой крови надолго хватит. Двадцать лет отдал как один день, чтобы искоренить ересь. Должен признаться, подустал.

— Ты помогал Папе Римскому искоренять ересь? Как такое может быть?

— Мне все равно, кто вершит зло. Но где зло, там и я. И потом, обидно, что катары считают меня Богом Ветхого Завета. Не такой уж я и ветхий…

— Чего ты хочешь? Оставь меня! — повторил Герман.

— Не раньше, чем ты сделаешь то, для чего я все это задумал. — Дьявол замолчал, а затем со значением в голосе произнес: — Следующим рисунком в этой книге будет мой портрет.

— Нет! — вскричал монах. — Нет, никогда!

— Никогда не говори «никогда», — злобно прошипел князь Тьмы. — Ты, смертный человек, из праха создан, в прах и обратишься, и ты никакого понятия не имеешь ни про Вечность, ни про «никогда»! Жалкий кусок глины, возомнивший себя Божьим творением! Хотя, — дьявол вдруг снова заговорил сладким женским голосом, — если тебе приятнее так… — Он вдруг обернулся прекрасной обнаженной женщиной. — Или так… — И предстал в виде светлого ангела. — А хочешь, могу и так… — Перед Германом стоял, а точнее, парил в воздухе сам Христос.

Герман, в ужасе забившись в угол кельи, неистово крестился.

— Перестань тратить на это время. — Демон снова принял свое обличье. — У меня еще есть дела. Встань и продолжи свою работу. С этого момента время для тебя не сдвинется с места, пока ты не закончишь. Ибо завтра — Судный день, Йом Киппур, и я не уверен, что Всевышний Творец оставит твое жалкое имя в Книге Жизни. А вдруг Он решит, что тебе уже пора на покой? Как известно, пути Господни неисповедимы, а мне нужно, чтобы ты закончил то, что было задумано.

Йом Киппур! В памяти Германа отчетливо всплыли слова Софи о том, что дьявол не властен в этот день над человеком. Значит, спасение было уже близко.

И в этот момент он почти физически почувствовал, как непонятная черная тень вдруг просочилась сквозь сутану и мертвой хваткой сжала его сердце. В глазах Германа потемнело, он охнул, схватился за грудь и пошатнулся…

— То-то же, — прошипел где-то вдалеке дьявол, — даже и не помышляй ослушаться меня, не то накажу так, что все семь кругов ада покажутся тебе садом Эдема…

Герман не мог больше противиться злу. Это было выше его сил. Он покорился. Боль отступила, и он взялся за работу.

Когда портрет дьявола был закончен, Герман в изнеможении отодвинул от себя пергамент и прислонился спиной к прохладной стене кельи. Нечистый будто ждал этого мгновения. Он приблизился к столу, с удовлетворением, если только такое чувство может выражать лицо дьявола, взглянул на портрет и произнес:

— Хорошо! А теперь ты запишешь слово в слово все, что я скажу тебе.

И дьявол стал диктовать. Это были пророчества о грядущих страшных событиях, ожидающих человечество через тысячу лет, о войнах и смутах, о смертях телесных и о духовном падении людей. Девятнадцать стихов, девятнадцать картин ужасного будущего уместились на восьми пергаментных листах. Герман был в изнеможении, ибо воистину смертный человек имеет лишь малые силы для зла, потом они неминуемо истощаются и он просто уходит…

Когда пророчества были записаны, силы оставили Германа, он уронил голову на стол и потерял сознание. Он пребывал в забытьи неведомо сколько времени, а когда очнулся, то снова увидел перед собой разгневанного дьявола, который вскричал:

— Когда ты наконец закончишь свою Библию? Я не могу больше ждать!

Удивительно, но этот сон — или что-то другое, случившееся с ним, — вернул Герману силы.

— Ты сказал, что время не сдвинется с места, пока я не закончу, — твердо произнес он. — Тогда не торопи меня. Я больше не стану с тобой говорить! Мне нужно писать.

Герман взял перо и, больше не обращая внимания ни на что, принялся за работу. Он страстно хотел отомстить дьяволу за то насилие, которое только что испытал, и потому сразу после дьявольского пророчества написал раздел про заговоры против нечистой силы и заклинания для экзорцизма. Затем — медицинские рецепты, календарь праздников и список монахов, населяющих монастырь. В конце Книги он вывел: «Герман Отшельник, 1229 год».

Все 640 листов пергамента были исписаны. Герман сложил их стопкой один на другой и увидел, что труд, который он завершил, был бы неподвластен никакому человеку. «Что ж, с Божьей помощью, или с дьявольской, но я это сделал!» — подумал он с гордостью. Герман поднял голову и посмотрел в темноту, где, как он предполагал, все это время прятался нечистый.

— Я исполнил то, что ты хотел, — сказал он. — И теперь ты можешь взять мой труд, но ты никогда не получишь мою душу!

В эту секунду за монастырскими стенами раздался петушиный крик. Наступил Йом Киппур. Монах встал, бережно погладил рукой книгу — труд всей его жизни — и впервые за двадцать лет вышел из кельи. Ему было уже совсем не страшно, когда за его спиной взвыл от гнева и бессилия дьявол. То, что Герману еще надлежало совершить, теперь казалось самым простым из всего, что ему пришлось пережить в жизни. Страх боли и наказания превысил в его душе страх смерти.

Герман поднялся на столь хорошо знакомую монастырскую колокольню. Было еще темно, но где-то вдалеке уже зарождалось утро. Глаза монаха, отвыкшие от света, щурились на едва показавшиеся из-за горизонта розовые лучи солнца.

— Я больше не принадлежу ни Богу светлому, ни тебе, князь Тьмы. Я — свободный человек! Свободный! — только и прошептали на прощание его губы.

Герман перекрестился и с улыбкой на устах шагнул вниз.

Он так и не узнал, что, пока он писал свою книгу, по приказу Папы Иннокентия III только в Лангедоке были методично истреблены сотни тысяч людей. В 1229 году на Тулузском соборе Римской католической церкви были установлены строгие правила относительно розыска еретиков-альбигойцев и их наказания, а через три года Папа Григорий IX учредил специальный суд для расследования альбигойской ереси под эгидой доминиканцев — «псов Господних». Позже этим станут заниматься иезуиты. Так что смерть Софи, которую Герман искупал всю свою жизнь, была на самом деле вовсе не его грехом. Она легла на совесть тех, кто, прикрываясь именем Бога, во имя абсолютной власти уже погубил и еще готовился погубить многие тысячи невинных душ.