Улыбающаяся Сив вышла из развалин, приблизилась к обнимавшейся паре молодых веселых людей. Богиня обняла их, и в следующий момент они исчезли, все трое.

Пошел снег. Падал крупными хлопьями, заметая вершину и развалины домика, скрыв все и навсегда. Только под руинами, в самой глубине, сохранились кресло и очаг. В кресле горкой лежали кости, а душа Гроа теперь мчалась по радуге в самую сияющую синь, где все отчетливее вырисовывались купола и башни Асгарда.

Локит пробудился. В подземелье было по-прежнему беспросветно темно, однако мрак не являлся для мертвеца преградой, скорее, другом, помощником. Он отлично видел и в кромешной тьме, ведь в глубине зрачков вспыхнули багровые огоньки. В их свете все, находящееся в камере, приобретало зловещий красноватый оттенок.

Он взглянул на Гутрун, неподвижно лежавшую возле него. Она все еще была без сознания. Кровь запеклась на ее лице в тех местах, как припомнил Локит, куда он удачно угодил кулаком. Скоро он наберет полную силу, тогда сестра больше не будет ему нужна.

«Тетушка Тёкк настаивает, чтобы я убил ее. Но зачем мне пробовать свою силу на своей сестре? Это по меньшей мере глупо», — размышлял Локит.

Он встал, направившись к запертой двери. Незвано-непрошено в голове мелькнуло заклинание, с помощью которого можно было открыть замок.

«Долгие годы Тёкк насыщала меня колдовской силой, — подумал он. — Интересно, сколь много я теперь знаю? Столько же, сколько она? Она глупа и нерасчетлива, если поступила со мной подобным образом. Мне кажется, она слишком прислушивается к советам Матушки Хель и не очень-то верит в себя. Или себе? Какое это может иметь значение? Что так, что этак, но она не меньше, чем другие, склонна к рабству. Правда, пока она мне полезна. И мне, и Матушке Хель. Возможно, при новом порядке мироустройства и для нее найдется местечко. А может, и нет».

Локит внимательно изучал замок. Да, он легко может открыть его. Но пока будет лучше, если он не станет выказывать, тем более кичиться своими знаниями, силой, расчетливостью. «Пусть тетушка Тёкк полагает, что я еще слаб и не понимаю, в чем моя сила. Она верит, что способна удержать меня в этом протухшем подземелье до той поры, пока сама не решит, что силы мне достаточно. Тогда она устроит грандиозную церемонию, чтобы ввести меня в круг служителей Хель, а точнее в круг своих холуев, которых она держит в замке. Она глупа и не понимает, что сильному церемонии ни к чему», — рассуждал Локит.

Он вернулся на каменное возвышение, потер руки.

«Отлично. Пусть хозяйка полагает, что я готов следовать ее указаниям. Пока…» — ухмыльнулся он.

Мертвец присел возле Гутрун. И вновь усмехнулся.

«Я мог бы запросто излечить тебя, сестричка. Возможно, так я и поступлю. А может, и нет».

Некоторое время он сидел оцепеневший, холодный как лед, потом неожиданно встрепенулся. Встал, размялся, вытянул руки и принялся читать заклинания. Читал и холодно усмехался. Целебная сила полилась в замерзшее, израненное тело Гутрун.

Песнь Крови стояла на баке «Разрезателя Волн»и пристально вглядывалась в полоску суши, выплывавшей из тумана, берег приближался. На ней был тот самый наряд из оленьей кожи, подаренный ей лесорубом. Она была при полном вооружении, сверху на плечи накинут плащ. Правда, и рубашка, и кожаные штаны разорвались — и для них испытание, которому подвергли ее ульфбьерны, не прошло даром, — но воительница решительно настояла, чтобы ей вернули ее прежнюю одежду. Отказалась она и от предложения Ульфхильды помочь починить ей «это рванье». Сама взяла в руки иголку и нитку. Ничего не вышло. Руки так и не смогли справиться с иголкой. Ульфхильд долго смотрела, как мучилась Песнь Крови, потом отобрала иглу и сама взялась за штопку.

Воительница переменила положение рук. Кисти до сих пор перетягивали повязки с мазью из лечебных трав. Гримаса боли на мгновение исказила черты ее лица. Песнь Крови вспомнила о Хальд.

«Как бы мне хотелось, чтобы она сейчас была рядом со мной!» — подумала Песнь Крови, не знавшая другой целительницы, способной сравниться в врачевании с ученицей Норды Серый Плащ.

«Жива ли она? Как хочется в это верить! Беда в том, что времени у нас мало. Как мало времени! Еще несколько дней придется добираться до развалин Долины Эрика. Хорошо, что я могу работать мечом независимо от этих дурацких повязок. И хорошо работать! Это вам не игла. Будьте вы прокляты, оборотни, будьте прокляты ваши дурацкие испытания. Будь оно проклято, колдовство, дурманящее головы добрым людям!» — Мысли воительницы были как всегда резкими и прямыми.

Стоило помянуть ненавистное, и на душе сразу стало легче. Ради истины не забыла напомнить себе, что не будь этого ритуального повешения, вряд ли у нее теперь была армия, способная сокрушить не только злобного Ковну, но и саму Тёкк. Не будь этой ужасной ночи, она не смогла бы увидеть Гутрун.

Как все сплелось в этой жизни, устроенной теми, кто живет высоко-высоко, в Асгарде. Нос вытащишь, хвост увязнет, сегодня радость, завтра горе. То душат в петле, а в результате под своим началом обретаешь большое войско. Вся хитрость в том, чтобы выжить. И нос спасти, и хвоста не лишиться, и радость испытать, и в беде устоять. Нехитрая наука, но сколь тягостна она для простой человеческой души.

Впрочем, для божественной тоже. Все судьбы в руках норн.

— Когда пристанем? — спросила она Гримнира, стоявшего рядом с ней и не досаждавшего ей разговорами, смешками, прочей ерундой.

Рыжебородый великан сам о чем-то размышлял. Или, может, вспоминал минувшие дни и битвы, где рубился вместе с ульфбьернами?

— Магнус сообщил, что до полудня доберемся, ждать осталось недолго. Я заметил, раны досаждают тебе. Хочешь, я попрошу Ульфхильду наложить новые повязки, получше смазать их целебным бальзамом?

— Поверим Фрейе, сообщившей, что раны скоро затянутся, — пошутила Песнь Крови.

— Или Одину, — подхватил Гримнир.

Воительница потрогала повязку на шее, кивнула:

— Может быть.

Она вытащила меч и, глядя в полированную поверхность клинка, как в зеркало, принялась рассматривать руны, выжженные на горле. Опять вспомнилась Хальд, и Песнь Крови прикинула, смогла бы служительница Фрейи устранить эти значки? В это верилось с трудом. Вряд ли магия Фрейи сможет справиться с нанесенными самим Одином письменами. Однако если Хальд жива, почему бы не попытаться.

— Я без конца думаю о Гутрун, — призналась воительница. — Сны замучили. Они мало похожи на те, что приходили ко мне по ночам до того дня, когда меня приговорили к ритуальному повешению. Нынешние все какие-то яркие, волнующие, словно я сама в них участвую. То, что открывается мне, выводит из себя, лишает всякого терпения. Нам просто необходимо как можно скорее добраться до замка Тёкк и освободить дочь. — Она вновь потерла запястьем о запястье и пожаловалась: