Мне показалось, что свет из мнеморика стал ровнее. Теперь неведомая жизнь уже не кипела в световом пятне так бурно, черные дыры заполнялись светом, края ореола стали ровными, привычными.

– Я вспомнила, – сказала она, и оттенок ее глаз едва заметно изменился. – Его звали Валентин Андреевич.

Связавшая нас нить потока стала тоньше. Свет мнеморика потускнел, как бывает с лампочкой, когда в сети падает напряжение. Только что мне казалось, что Ша снова стала Александрой – симпатичной девушкой, которая делает из чужих воспоминаний консервы вроде помидоров в трехлитровой банке. Если сейчас мы потеряем контакт с потоком, то на ее место снова заявится та стерва, что издевалась надо мной. У меня свело скулы от напряжения, но я продолжала удерживать нас обеих в потоке. Краем глаза заметила, что Ра крепко зажмурилась, будто слабый свет из мнеморика мог ослепить ее, а Сергей, напротив, не может отвести от него глаз.

Нить потока ускользала, его дыхание почти затихло. Пятно света стало мутным и расплывчатым, как если бы фонарик накрыли грязным полиэтиленовым пакетом, а потом начало постепенно сворачиваться, втягиваясь внутрь мнеморика, как шнур от пылесоса. Если луч полностью исчезнет, тогда… я протянула руку в отчаянном желании схватить мнеморик и вытрясти из него свет обратно, но тут из шестеренок выбился один яркий, слепящий глаза луч, и Александра сбивчиво заговорила:

– Вишня. Здесь что-то не то… Крупная, сочная была вишня. Висели целые гроздья. Я видела их из-за забора. Кто ты? – Она посмотрела мне прямо в глаза. – Что ты знаешь про вишню?

Моя рука зависла в нескольких сантиметрах от мнеморика. Напряжение стало таким, словно я на последнем дыхании держала многокилограммовую штангу. Мы с Аллегрой держали. «Аллегра, подскажи мне. Что за вишня? При чем тут вишня?» Моя радость молчала невыносимо долго, потом тихо ответила: «Оставь ее в покое. Отпусти ее, ты ее мучаешь». Я ее мучаю?! Это я ее мучаю?! Аллегра, да ты что, ты в своем уме? Я ее спасаю! «А она хочет, чтобы ее спасали?» Аллегра, ты же – радость, как ты можешь так говорить?! «Ты смотришь как сквозь тусклое стекло», – спокойно ответила она.

Аллегра права. До сегодняшнего дня я смотрела почти на всех людей как сквозь тусклое стекло, уж на эту девушку – точно. Это стекло было встроено внутри меня, как забрало, и, хотя мне разок удалось приподнять его и посмотреть на нее открыто, теперь оно снова опустилось мне на глаза. Вот бы еще раз увидеть ее по-настоящему, снова прочесть игру оттенков цвета миндаля на волшебной радужке ее глаз. Я посмотрела на Александру. Но на ее лице снова отражалась усталость. Щеки побледнели, уголки рта опустились вниз, улыбчивые морщинки спрятались. Я представила себе картину: одинокая хрупкая девушка бредет по грязи вдоль бесконечного серого забора, протянув к нему руку. Тонкие пальцы касаются рифленого железа с легким стуком, небо давно потеряло свой цвет, и только ветер протяжно завывает, словно тоскуя по чему-то-на-той-стороне-забора.

Щелчок. Выключатель. В груди снова включился цветной ветер, будто в меня встроили маленький пропеллер.

Аллегра права – я не имею права мучить Александру. Я хочу увидеть ее улыбку, хочу увидеть теплый свет в миндальных глазах, но это, в конце концов, только мое желание.

Я отпустила поток. Не могу объяснить, как это делаю. Нельзя же отпустить воздух, которым дышишь. Впрочем, и управлять им тоже невозможно. Но можно плыть по реке, изо всех сил работая руками и ногами, устремившись к какой-то цели, а можно перевернуться на спину, расслабиться и ждать, куда тебя вынесет течение. Напряжение разом спало, тут же вспотели виски и задрожали руки, словно я поставила на пол штангу весом тяжелее себя.

В тусклом луче света танцевали пылинки. Лицо Александры, которое больше не освещал мнеморик, приобрело странный землистый оттенок. Что он такое, этот мнеморик? Что в нем за секрет? Взять бы сейчас Ра за шкирку да потрясти как следует. Но нет времени. Утекают секунды, гаснет луч, и мучительно хочется что-то сделать, но все кажется неправильным, неуместным, как поздравления на похоронах.

Ничего больше не остается, кроме как смотреть на нее, разглядывать худую фигуру в сером халате, опущенные плечи, спутанные волосы, выбившиеся из косы и забрызганные грязью джинсы. Мне захотелось подарить ей что-нибудь вкусное и цветное.

«Что ты знаешь про вишню?» – шепнула Аллегра.

Что я знаю про вишню?

Она бывает спелая и вкусная. Чем темнее ягоды, тем они вкуснее. Спелая, томная вишенка может лопнуть в пальцах и забрызгать одежду так, что потом не отстираешь. Гораздо лучше, когда она взрывается во рту, заполняя все внутри осколками кисло-сладкого вкуса.

Я представила торговую палатку возле своего дома летом, горы вишни в просторных ящиках, как я покупаю ее, как перекладываю из пакета в дуршлаг и мою под краном, как выбираю лучшие ягоды, аккуратно складываю их в хрустальную вазочку и ставлю рядом с Александрой.

Дио мио, он больше не сворачивается! Дрожащий луч света дернулся в последний раз и замер.

Я пустила в ход всю свою фантазию. Я дарила ей вишневый штрудель, политый ванильным соусом и посыпанный сахарной пудрой, ледяной вишневый компот, вареники с вишней и сметаной, домашнее вино и варенье в густом сиропе, тонкие пластинки пастилы и сушеные ягоды в шоколаде. Я представляла себе вишневую помаду и вкус вишневого поцелуя на губах. Вставали перед глазами кадры с цветущей сакурой, которую никогда не видела вживую, а только по телевизору и на фотографиях.

Александра задумчиво смотрела на мнеморик, подперев рукой подбородок. Луч по-прежнему не касался ее щеки, и мне хотелось поднять ее ладонь с мнемориком выше, осветить ее лицо, так после долгой зимы хочется вывести бледного ребенка погулять на солнышке. Но я не решалась прикоснуться к ней – боялась, что свет исчезнет совсем.

Это все не то, все это не подходит. Взрослого человека не утешают конфетой, ребенка не успокаивают рюмкой водки. Жаль, что у меня нет времени по-быстрому сделать «вишневую» открытку. Что еще я знаю о вишне? Что-то очень простое, что-то слишком привычное, чтобы подумать об этом сразу. Урожай вишни собирают в последний месяц лета. Я принялась вспоминать, каким бывает жаркий август, и провалилась в давно забытый воскресный летний вечер. Я стояла на пыльной обочине где-то за городом и смотрела, как мимо проезжают переполненные пригородные автобусы, останавливаются, чтобы вместить в себя еще несколько загорелых людей с рюкзаками, и отправляются дальше. А рядом со мной стояло ведро, обычное пластиковое ведро с надломанной ручкой, укрытое старой тряпкой и перевязанное бечевкой. По светлой тряпке растекались кроваво-красные следы ягод, обоняние щекотал вишневый аромат.

На моих глазах из мнеморика вырвалась вспышка света.

«Натурпродукт», – шепнула Аллегра.

«Вишня?»

«Воспоминание».

Я вспомнила еще: как собирала вишню, как меня царапали острые ветки, а я складывала неровные садовые ягоды одну к другой, набирала их целыми горстями, и рука тянулась дальше, не успев схватить те, что были прямо под носом.