тела. Фиолетовый, скорее сиреневый оттенок, заставлял мерцать зелень в ее калейдоскопических глазах.

Кровь приливает к моему члену, мои боксеры внезапно становятся чрезвычайно тугими вокруг моего паха, и не из-за ее торчащих сосков или красивых глаз.

Нет, это то, как ее маленькая рука поднимается к уху, заправляя за него несколько прядей волос. Моя татуировка отражалась на свету, и хотя она была маленькой, декоративный шрифт, который я выбрал, слишком хорошо подходил к ее платью.

Как изящно мои инициалы смотрелись на ее теле. Как чертовски хорошо они смотрелись на ее пальце. Это только заставило меня напрячься, когда я подумал о том, чтобы покрыть ее тело своим именем, поставить свои инициалы на всю ее кожу.

Я хотел понюхать ее. Посмотреть, не нанесла ли она те духи, которые, как она не знала, мне нравятся. С экзотическими цветами и чем-то сладким. Подойдя ближе, пока я не оказался прямо перед ней.

Каблуки сделали ее немного выше, ее голова прямо у меня под носом. Я положил руку на угол ее шеи, мой палец лег на ее ключицу и нижнюю часть горла. Мои пальцы трепетали против ее пульса, сжимая ровно настолько, чтобы позволить ей почувствовать меня.

Маска вокруг ее глаз почти не скрывает того, как ее щеки вспыхивают от ощущения моего прикосновения. Макияж на ее лице только подчеркивал то, что уже было на ней изначально.

Многие девушки были горячими. Быть горячей было легко.

Немногие девушки могли бы носить мое имя так, как она.

— Мне нравятся твои волосы в таком виде. — говорю я, глядя на нее, чувствуя, как ее сердце колотится под моим прикосновением.

Все медовые пряди уложены на правую сторону ее головы, ниспадая глубокими волнами на плечо, а блестящая заколка удерживает их возле левого уха. Мне понравилось, как она обнажила передо мной ее шею. Тонкую и кремовую.

Она улыбается: — Тогда я позабочусь о том, чтобы никогда больше не носить её в таком виде. Я думаю, если ты останешься в этой маске, я смогу пережить эту ночь без рвоты.

Я ухмыляюсь, проводя языком по нижней части зубов. — Чувствуешь себя дерзкой сегодня?

С небольшим усилием она убирает мою руку со своей груди, отшвыривая меня: — Просто устала от твоей ерунды и готова покончить с этим.

Жаль, что даже когда она покончит с этой услугой, я все равно не закончил с ней.

Я протягиваю локоть, жестом предлагая ей взять его: — Тогда давай покончим с этим. — холодно говорю я.

Вместе мы заходим во вход бала. Как я и подозревал, огни хрустальных канделябров мерцают мягким светом. Свечи освещают окна по три, и все выглядит так, будто куплено на ярмарке эпохи Возрождения 16 века. Студенты и учителя в одинаковых масках, танцуют, болтают, обычные социальные сигналы, которые случаются на подобных мероприятиях.

Так было до тех пор, пока нас случайно не заметили прохожие, и Тэтчер, и я вооружились девушками, одетыми для мероприятия, на которое никто не ожидал, что мы появимся. Я не могу сдержать ухмылку на моем лице, большинство из них, вероятно, боятся, что мы что-то сделали. Проделали какую-то шутку, для которой мы хотели место в первом ряду.

Рука Брайар вцепилась в ткань моего костюма, пока я вел ее к пустому столу, подальше от танцующих тел в центре комнаты. Трек Чайковского «Лебединое озеро» заполняет комнату, и я знаю это только потому, что он постоянно играет в моем доме, когда дома мой отец.

Это была единственная вещь, которую он умел играть, и почему-то он чувствовал, что это делало его более изысканным, когда он показывал гостям.

— Почему они смотрят на тебя? Как будто ты папа для Христа. — Она дышит, стараясь держать голову опущенной и подальше от посторонних глаз. Уклоняясь от внимания, которое она никогда не получила бы, если бы не вошла в эту комнату со мной.

Глаза со всех сторон прикованы к нам, и я просто знаю, что Тэтчер обожает каждую секунду происходящего. То, как все прервали свой вечер, чтобы уделить нам все свое внимание.

Я наклоняюсь к ее уху, касаясь кончика губами: — Потому что мы такие, какими они хотят быть, Маленькая Воришка.

Застигнув меня врасплох, она фыркает, тихонько смеясь: — Как раз тогда, когда я думаю, что ты больше не можешь быть заносчивым.

— Я не говорю, что это из-за денег моих родителей. Я успокаиваю: — Мы отказываемся соблюдать правила Пондероз Спрингс, установленные для нас в детстве. Когда они смотрят на нас, они видят свободу, бунт, которого у них никогда не будет. Девушки смотрят на вас и удивляются: — Мое дыхание обжигает ее кожу, я могу сказать по тому, как она дышит неглубоко.

— Что у нее есть такого, что могло бы привлечь мое внимание? Как я могу быть больше похожа на нее? Мы крэк для богатых девушек. Потому что ночью, когда они ложатся спать со своими бойфрендами в поло, которые будут покупать им особняки и изменять им со своими секретаршами, они думают о таких парнях, как я. — Моя рука обвивает ее талию, позволяя мягкой ткани ее платья чесать мою ладонь.

— Суровые, ужасные, подозрительные мужчины вроде меня, от которых у них мокрые трусики. Они кончают сильнее, думая о том, что я разбиваю им сердца, а потом кончают, пока их бойфренды их трахают. Так что да, они смотрят на меня, но они также смотрят на тебя. — Я массирую ее бедро, сильнее притягивая ее к себе, чтобы не потерять ее запах. — Убедись, что ты дашь им шоу, которое они запомнят.

Все это правда.

Девочки вокруг нас, которые были бы более чем готовы, но все они слишком напуганы, чтобы признаться в этом самим себе. Слишком боятся, что их папаши и священники узнают, что им нравится трахаться с ублюдками этого города.

Это то, чем мы занимаемся в первый час нашего времени, наблюдая, как наши сверстники крутятся вокруг нас, как марионетки, бросая свои камни в нашу сторону, пока мы сидим за столом, держась особняком.

Что ж, это то, что мы с Брайар делаем.

Пятнадцать минут назад Тэтчер пригласила Лиру на танец, и он крутит ее кругами на мраморном полу, ее каштановые волосы развеваются позади нее, когда она пытается не отставать от него. Брайар смотрела на них как ястреб, ее глаза двигались вместе с руками Тэтчер, словно она была готова