На обед пленным отводилось двадцать минут: каждый получал миску риса с какими-то личинками и кружку воды. Вечером люди возвращались в лагерь совершенно выжатые, но полковник тем не менее назначал дежурных, которые отвечали за чистоту в жилых помещениях и за состояние уборных.

Через несколько месяцев Мур устроил футбольный матч между англичанами и американцами, а потом даже организовал лагерную лигу. Еще больше полковника воодушевило то, что пленные стали посещать занятия по карате сержанта Хоука, крепыша-австралийца, имевшего черный пояс, а под настроение игравшего на губной гармошке. Хрупкий инструмент пережил марш-бросок через джунгли, хотя все тогда считали, что инструмент вот-вот найдут и конфискуют.

Каждый день полковник делал все, чтобы японцы ни на миг не усомнились в крепости духа военнопленных, чтобы они не подумали, будто те сломлены, хотя за время, проведенное в Тончане, Мур потерял еще килограммов десять веса, не говоря уже о том, что дня не проходило без потерь среди пленных.

К удивлению полковника, комендант лагеря почти не чинил ему препятствий, несмотря на присущее японцам убеждение, что всякий попавший в плен воин должен считаться дезертиром.

— Вы прямо как лягушка-бык,[13]— заявил однажды майор Саката полковнику, глядя, как тот вырезает из бамбука биты для крикета. Это был один из тех редких случаев, когда у полковника появился повод улыбнуться.

Реальные проблемы исходили от лейтенанта Такасаки и его подручных, которые как раз считали, что пленных надо воспринимать не иначе как изменников. К полковнику лейтенант относился еще более-менее уважительно, с пленными же рангом пониже особо не церемонился: нередко их лишали и без того скудного пайка, били прикладами в живот или на несколько дней оставляли привязанными к дереву.

Когда полковник обращался с официальной жалобой к коменданту, тот сочувственно выслушивал Мура и даже пытался смягчить наказание. За все время пребывания в Тончане самым счастливым моментом для Мура стал тот, когда он увидел, как Гробовщик и Свинья садятся на поезд, отправляющийся на передовую.

На место уехавших комендант назначил сержанта Акиду и капрала Суши, которых пленные между собой почти любовно называли «Кисло-сладкая свинина». Впрочем, довольно скоро японское командование прислало в помощь коменданту нового зама — лейтенанта Осаву. Его почти сразу прозвали Дьяволом: после творимых им издевательств то, что проделывали когда-то Гробовщик и Свинья, казалось чуть ли не церковным праздником.

С каждым месяцем взаимное уважение полковника и коменданта росло. Однажды Саката даже признался своему узнику, что не раз подавал рапорты начальству с просьбой отправить его на фронт, на место боевых действий.

— Если бы, — добавил майор, — моя просьба была удовлетворена, я бы взял с собой лишь двух человек из сержантского состава.

Полковник знал, что майор имеет в виду «Кисло-сладкую свинину». И не без ужаса подумал: если это случится, его люди останутся без единственных трех японцев, с которыми можно было как-то ужиться, а заправлять всем в лагере станет лейтенант Осава.

Когда однажды к нему в хижину вдруг пожаловал майор Саката, полковник Мур понял, что случилось нечто экстраординарное: прежде комендант никогда этого не делал. Полковник поставил на стол миску с рисом и попросил сидевших рядом с ним трех офицеров немного подождать на улице.

Майор расправил плечи и отдал честь.

Полковник в ответ вытянулся во все свои шесть футов, тоже отдал честь и пристально взглянул в глаза Сакате.

— Война окончена, — сказал японец.

На какое-то мгновение Мур испугался, что сейчас произойдет самое страшное.

— Япония капитулировала, — продолжил Саката и совсем тихо добавил: — Теперь вы, сэр, командуете этим лагерем.

Полковник тут же распорядился взять всех японцев под стражу и посадить в помещение комендатуры. Пока исполнялось его распоряжение, он лично отправился на поиски Дьявола. Мур прошел через плац и направился в сторону офицерских домиков. Подошел к хижине лейтенанта Осавы, поднялся по ступенькам и распахнул дверь. Открывшееся взору нового коменданта зрелище он не забудет никогда. Полковник что-то читал об обряде харакири, но что именно представляет собой последняя его часть, знал довольно смутно. Прежде чем испустить последний вздох, лейтенант Осава, наверное, раз сто полоснул себя ножом.

Полковник приказал похоронить Осаву за пределами лагеря.

Репортаж о подписании Японией акта о безоговорочной капитуляции на борту линкора «Миссури» в Токийском заливе все пленные Тончана слушали по единственному имевшемуся в лагере радиоприемнику. Затем полковник Мур устроил парад на лагерном плацу. Впервые за два с половиной года он надел свою форму и выглядел сейчас в ней как Пьеро, попавший на официальное мероприятие. От лица союзных войск он принял в знак капитуляции японский флаг, который вручил ему майор Саката. Потом они подняли на флагштоке американский и британский стяги — под звуки национальных гимнов, которые сыграл на губной гармошке сержант Хоук, и полковник провел благодарственный молебен…

После того как сменилась власть, полковник Мур неделю за неделей ждал приказа об отправке домой. Многие его товарищи уже отбыли в путешествие длиною в десять тысяч миль через Бангкок и Калькутту, но насчет него самого таких распоряжений не поступало. И он все ждал и ждал репатриационных документов.

Но вот однажды в январе 1946 года в лагерь прибыл молодой, с иголочки одетый офицер-гвардеец, который привез для полковника распоряжение. Его проводили к коменданту. Прибывший отдал ему честь, они пожали друг другу руки. Ричард Мур смотрел на юного капитана, который, судя по его цветущему виду, очутился на Дальнем Востоке уже после капитуляции японцев. Он вручил полковнику письмо.

— Ну наконец-то домой, — вздохнул с облегчением старик, вскрывая конверт. Но, как выяснилось, пройдет еще не один год, прежде чем он сменит рисовые поля Азии на зеленые английские лужайки.

Согласно полученному распоряжению полковник должен был отправиться в Токио — представлять Великобританию на военном трибунале в японской столице. Командование лагерем Тончан надо было передать капитану Россу из «Колдстрим гардз».

Как следовало из письма, в состав трибунала входили двенадцать офицеров под председательством американского генерала Мэтью Томкинса. Мур был единственным представителем Великобритании в этом трибунале и в случае надобности мог обращаться напрямую к генералу. Все необходимые детали полковнику сообщат по прибытии в Токио. «Если понадобится моя помощь по какому-либо вопросу, — говорилось в конце письма, — без всякого промедления обращайтесь ко мне лично». Далее следовала подпись Клемента Эттли.

Штабные офицеры не имеют привычки игнорировать распоряжения премьер-министров: полковник понял, что из Японии он уедет не скоро.