«Халат офицера должен быть одного из пяти основных цветов, его нижнее платье, род накидки – одного из соответствующих промежуточных цветов». Различные шапки носят во время траура, поста, опалы, когда занимаются делами и когда возвращаются отдыхать. Есть специальная шапка, дарующая совершеннолетие. Именно шапка – самая благородная часть костюма: шапку никогда не снимают в присутствии вождя, без хорошо посаженной на голове шапки не умирают, а глава о ней открывает самую священную из обрядовых книг – «И ли». Ко двору не являются, не подобрав одежду нужных цветов в правильных сочетаниях. Кроме того, в руке низшему придворному следует держать табличку из бамбука с украшениями из слоновой кости, а высокопоставленному придворному – табличку из бамбука с украшениями из рыбьих усиков. Наконец, пояс надлежит украшать дорогими каменьями. «Находящиеся с правой стороны должны испускать четвертую и третью ноты гаммы, а те, что слева, – пятую и первую ноты». «В присутствии вождя никто, даже выбранный наследник, не смеет допускать, чтобы его драгоценные камни свободно спускались с пояса и бренчали». Должно быть слышно только позвякивание княжеских подвесок. Однако, будучи на своей колеснице, знатный человек прислушивается к гармонии собственных побрякушек, а когда шагает – всегда размеренным шагом, – «слышит звон своих прикрепленных к поясу драгоценных камней, и ни ложь, ни фальшь не в состоянии войти в его душу». Благородный обязан быть чист и храбр. В бою ему следует показать себя хорошим воином («шэнь жэнь» или «лян жэнь»); а при дворе ему следует изощриться, чтобы стать прекрасным («мэй жэнь»), ибо красота («мэй») и чистота («цзе») переплетаются; к тому же смелость неотличима от прекрасной осанки.

Благороден тот, кто держит себя благородно. Можно сохранять благородную осанку («и»), благодаря которой «человек доподлинно человек», если одет в платье, «сшитое из двенадцати полос, подобно тому как год состоит из двенадцати месяцев», с «круглыми рукавами, подражающими кольцу» и приглашающими к «изящным движениям», с воротником, вырезанным углом, со «спинным швом, прямым словно канат», напоминающим о прямоте и правильности, с нижним подолом, горизонтальным, будто коромысло уравновешенных весов, успокаивающим чувства и умиротворяющим сердце. Хорошо одетым не рискуешь, что тебя сравнят с крысой, у которой нет ничего, помимо собственной шкуры, со зверем с безумными и беспорядочными движениями. У человека есть душа, которой одежда придает прочное, верное обличье, душа, которая отныне может долго сохраняться. Больше не услышишь таких слов: «У этого человека нет осанки! – Может ли быть, что он еще не умер?» Напротив, о совершенном дворянине с драгоценными камнями в ушах и в шапочке, украшенной жемчугами так, что она «сверкает, словно созвездие», говорят, что он «навсегда останется незабываем». И не может быть так, что его манеры недостаточно «серьезны, величественны, впечатляющи и изысканны». «Когда одежда такая, какой должна быть, осанка корпуса может быть верна, мягко и спокойно выражение лица, соответствуют правилам обороты речи и приказы». Только тогда вы становитесь вассалом в глазах князя, сыном – для своего отца, а для всех – совершенным мужчиной. Церемония совершеннолетия состоит из одевания, освящающего дворянина и вводящего его в обязанности элегантности. Как только он одет и причесан, словно знатный человек, он может принимать участие в тех состязаниях в хорошей осанке и красноречии, что и составляют жизнь при дворе.

Знать – это прежде всего воины, и самым крупным испытанием для них является соревнование по стрельбе из лука. В нем ничего не сохранилось от былой грубости испытания в ловкости и храбрости (в пошлом смысле этих слов); эта музыкальная церемония отлажена как балет, где следует показывать свою ловкость в прекрасных приветствиях и выглядеть мужественным в своем костюме. Все движения должны быть ритмичны, а стрела, выпущенная из лука не под звук соответствующей ноты, никогда не сможет коснуться цели и в любом случае не будет зачтена. Выступая, отступая, поворачиваясь, оборачиваясь, лучники должны коснуться самого сердца («чжун») обрядовых правил. Снаружи – правильная («чжу») постановка тела, внутри – правильное («чжэн») состояние души – вот что требуется для того, чтобы крепко, надежно держать лук и стрелы. Твердо и надежно удерживаемые лук и стрелы – вот что позволяет сказать, что попали в центр («чжун») мишени. Таким вот образом проявляется добродетель («дэ»), причем не только стрелявшего из лука вассала, но также и добродетель его государя, та единственная, что несет стрелы к цели: вот почему сюзерен, как говорят, уменьшал уделы тех из своих князей, чьи вассалы, низверженная знать, выставляя ненадежность прямоты их хозяина, не умела в соответствии с ритмом попадать прямо в цель мишеней. Но о князе, ежедневно стреляющем из лука так, что «ни одна его стрела не уклоняется от цели» («о, как он достоин славы! – как чист блеск его глаз! – и как верна его осанка!»), тотчас же скажут, что он в состоянии царствовать; он красив, он чист: «Он способен отводить бедствия!» [Известно, что в древности вожди изгоняли осквернение стрельбой из лука.] При дворе добродетельного вождя вассалы пускают стрелы взапуски и все – с самой изысканной любезностью: «Колокола, барабаны готовы!.. – крупная цель выставлена! – Луки натянуты, стрелы на тетиве, – лучники выстраиваются парами!» – «Предлагаю тебе [ «сянь» – термин, обозначающий дарственные подношения и бросаемые сопернику вызовы] доказать свое мастерство!» – Отправляюсь доказать его тебе – и ты выпьешь, молясь обо мне [ «ци» – молитва, со всей скромностью обращенная к священной силе, но с тем, чтобы принудить ее выполнить мольбу]!» Столь велика утонченность, что чаша, которую в наказание и ради примирения предлагают выпить побежденному, преподносится ему в его честь. «Стараясь попасть в цель», истинный рыцарь должен делать вид, что ищет победы из униженности, чтобы «миновала его чаша» и досталась другому честь [честь и чаша обозначаются одним и тем же словом]. Великодушно отдают другому почтенную поддержку, приносимую спасительной чашей напитка (изготовленного для подкрепления истощенных сил, но), сохраняемого для старцев, которым обязаны почтением. Происходящий при дворе поединок в стрельбе из лука между двумя людьми чести самым утонченным образом оберегает взаимную обидчивость. Он включает бесконечное количество коленопреклонений. Это испытание светской дисциплины и умения себя держать. Малейший след дикарской грубости тщательно затушевывается. За каждой целью находится человек, но он там поставлен не для того, чтобы получать удары; ему просто поручено гармоничным и правильно поставленным голосом, в задаваемой музыкантами тональности, восклицать: «Попал!» Очки подсчитывает летописец, есть к тому же управляющий стрельб. Он проверяет количество стрел у каждой пары лучников и заставляет уважать порядок; ему поручено с помощью палки призывать к порядку нарушителей. Так закрепляются правила чести, а после того, как ими все проникнутся, они смогут направлять повседневную жизнь. Когда два соперничающих лучника захотят встретиться на равнине, они выстрелят друг в друга одновременно, будто по музыкальной подсказке. И их хорошо нацеленные стрелы будут сталкиваться на полпути, никому не причиняя зла, конечно если у них одинаков запас стрел. Может случиться, что кто-то один, слишком увлеченный победой, утаивает дополнительную стрелу. С помощью палки второй остановит преступный удар. После чего «плача (из сочувствия друг к другу) и отложив луки, оба совершат лицом друг к другу на площадке для стрельб бесчисленные коленопреклонения и, пригласив друг друга жить отныне, как живут отец с сыном», свяжут себя кровными узами, обменявшись взятой у них из рук кровью. Эти упорядоченные соревнования в стрельбе из лука помогают освободиться от духа кровной мести. При содействии обильных заверений в преданности давняя горечь от насилия и предательств ослабевает, уменьшается; она укрывается так глубоко, что начинает выглядеть исчезнувшей совершенно. Каждый создает себе благородную внешность. Этот костюм верности [ «чжун»; «чжун», «верность», обозначается иероглифом «сердце» и рисунком, представляющим стрелу в центре мишени] является официальной душой знатного человека, цивилизованного существа («вэн» – выдающийся), человека, который действительно человек («жэнь»), который, в отличие от дикарей, способен сдерживать себя. «Одни из правил церемониала («ли») учат нас умерять наши чувства, а другие – совершать усилие для их возбуждения. Путь («дао») варваров – давать чувствам свободу, позволять им скатываться вниз по склону. Церемониал требует совершенно иного пути… Церемониал устанавливает степени и пределы (выражению чувств, а затем – и самим чувствам)». Из осанки, из смысла осанки вытекает контроль, власть над самим собой. Придворная жизнь с ее требованиями этикета, с постоянными угрозами вендетты служит школой нравственной дисциплинированности. Тщательно устанавливаемые протоколом жесты призваны подавлять порывы. «Обряды предупреждают беспорядки, подобно тому как дамбы предупреждают наводнения». Вассалы учатся воспитывать свое сердце, добиваясь, чтобы сердце беспокойное сменялось упорядоченной душой. В церемониях, являющихся соревнованиями в элегантности жестов, они доказывают качество своей души и своего предназначения. Если, представляя свои таблицы (дощечки), один из двух придворных берется за нее слишком высоко, а другой слишком низко, если один держится слишком прямо, а второй слишком согнулся, можно сразу же сказать, что они вскоре умрут или утратят свое положение, ибо «обрядовые жесты («ли») являются телесной субстанцией («ти» – тело, основа, материальная база) того, что позволяет жить или умереть, сохранять или утратить свой удел. О будущем человека судят по тому, как тот шагает направо или налево, как оборачивается, идет вперед, отступает, наклоняется или выпрямляется». Соревнования в вежливости позволяют установить и разделить судьбы: вот почему турниры в обрядовых движениях могут представлять наряду с их значением испытания состязание в мимических загадках. Очень вероятно, что, когда к черепахе обращаются за советом, какой из сыновей должен наследовать только что скончавшемуся отцу, той может захотеться ответить шутливой хитростью: «Пусть все они вымоют волосы и тело, пусть подвесят к своим поясам драгоценные камни, и тогда явится знак!» Пятеро из братьев сразу же помылись и принарядились, но шестой прекрасно знает, что все это поступки, запрещенные во время траура. Он остается грязным, без каких-либо украшений. И ему-то достается наследство (причем божеству даже не требуется подавать дополнительный знак): раз он разгадал уловку черепахи, значит, он проникнут чувством приличий. Ясно, что он обладает добродетелями, которые следует иметь сыну. Сознавая значение обрядов, он в состоянии доказать, что родился благородным.