«Ты так и не решился! Ты все-таки оставил ему шанс! — услышал Сергей отчаянный крик Хельмы. — Обоих! Надо было… обоих! Только тогда… я и ты… здесь…»

Ветер унес последние слова ввысь.

Именно в этот момент в кабинете директора Пушкинского музея раздался телефонный звонок.

Так встретились тамРегонд и Камилла. Отец и мать. Катастрофа не помогла.

Долгий протяжный гудок круизного лайнера гулким эхом отозвался в отрогах урочища Уч-Кош.

– Представьте себе, было время, когда я серьёзно решил, что жить не стоит, и ухватился за самоубийство.

— Ну?

– Я всё приготовил… написал письма… взял револьвер…

– И раздумали?

– Нет. Ко мне вошла мать.

(А.С. Суворин. Пьеса «Татьяна Репина», 1888 г.)

— А теперь тебе надо бежать. — Шепот привел сидящего в чувство — холод стены, к которой прислонился Сергей, с предательской дремотой подступал к нему. — Этот парень на телеге со старухой, думаю, уже понял обман. Жаль, что так вышло. А ведь впереди столько отливающих бронзой поворотов. Видно, не судьба пройти до конца. А может, только сейчас? Всяко бывает.

— Ты ещё здесь? — Молодой человек машинально огляделся.

— Нет, это ты ещё здесь. Хотя пора бы думать о моей просьбе. А я ухожу.

Вдруг он почувствовал за спиной усиливающийся сквозняк.

— Торопись, говорю, — отдалось под сводами.

— Но куда? Куда бежать?! — мужчина уже стоял на ногах.

— Большинство предпочитает назад, таскать камни… Тебе туда путь закрыт, по двум уже причинам. Но и налево не выдержать — лабиринты совести… не по зубам… — с сожалением вздохнула невидимая собеседница: — Беги в правую галерею и только прямо… И вниз…

Сергей, не дождавшись конца фразы, бросился вперёд. Факелы по-прежнему освещали каждый поворот, но цифр уже не было. Через несколько минут он остановился у очередной развилки, прислонясь к стене и пробуя отдышаться. Сквозняк тут же дал о себе знать. Затаив дыхание, беглец прислушался — из тьмы тоннеля, откуда гнала его сама смерть, донёсся непонятный шум, напоминавший скрип телеги. Страх, было отступив, вновь охватил его и заставил буквально рвануться вперёд. Крутой уклон облегчал задачу.

Прошло ещё немного времени, и вдруг сквозняк, ощущаемый уже на бегу, перешёл в ветер, а в шуме из-за спины, отчетливо послышались удары колес о камни.

«Настигают! — мысль, которую он гнал от себя, превратилась в реальную угрозу. — Не успею!»

Сергей в отчаянии огляделся по сторонам. Неожиданно перед самым факелом он увидел подобие пещеры уже с несколькими галереями и заметил в стене неглубокую нишу. Мужчина замер, буквально вдавившись в неё. Шум перешёл в грохот, и, поднимая столбы пыли, мимо пронеслась телега, но тут же, к ужасу, остановилась.

— Он не пробегал здесь, — услышал Сергей спокойный низкий голос.

Отдаленный разговор двух человек позволил выдохнуть. Неожиданно отблески пламени задрожали и поползли в сторону беглеца. Он всё понял — кто-то снял со стены факел. Звук приближающихся шагов не оставлял ему шансов.

— Что у тебя завтра? — по-прежнему спокойно спросил первый.

— Завтра? Завтра, миленький, ничего, — усмехнулся старушечий голос, в котором Сергей сразу узнал красную кофточку. — Всё у меня сегодня, — добавила спутница.

Странный диалог был отчего-то ему знаком.

* * *

Каждый мэр курортного городка Ялты, что на берегу Черного моря, строго на юг от Кремля, обязательно строил фонтан.

Для чего их строили, никто толком не знал. Скорее другие задачи были им не по плечу. Но жители, размышляя об этом, пришли к убеждению, что отцы города считали возведение фонтанов началом инноваций в экономике городка. Обещанных им давным-давно. Так давно, что некоторым нужно было напоминать о таких обещаниях. В этом все были едины. Но вот в чём изюминка проекта, какая скрытая пружина даст толчок их выполнению — здесь озадаченные граждане делились на три группы.

Первая, самая многочисленная, считала, что изюминка эта в услаждении глаз отдыхающих, приносящих немалый доход городку, и придании знойной набережной приятной свежести, несомненно, поднимающей настроение. С него и должно всё начинаться, считали они, облюбовав для размышлений Банный переулок. Называлась группа красиво — «Услада взору». К тому же тираж портретов управителей этой группы поражал воображение.

Другая всерьёз считала, что фонтаны — результат строгого следования генеральному плану развития. Тайному. И нечего копаться, домысливать и приставать с глупыми вопросами к градоначальникам, ибо тогда тайна перестанет быть таковой и идею просто украдут. А такого исхода не хотел никто. Убеждённые в своей правоте, они и назвали себя «Справедливой общиной». Портрет управителя этой группы с некоторых пор висел только у него дома.

И лишь третья, совсем малочисленная, в которую входили сами отцы города, знала правду. Фонтаны строились ими в память о себе. «Ведь решение должно быть простым, как все гениальное, — наивно думали они, начитавшись блогеров. — Должно лежать на поверхности и не требовать особых усилий. И вообще произойти само собой. А раз так, раз случиться событие может в любой день, то на чей фонтан удача выпадет, тот и будет увенчан лаврами. Опять же, если останется лишь фонтан, беда невелика — всё память о тебе». — Так мечтали «отцы» и вместе, и по отдельности, и на ассамблеях, и в тиши уютно устроенных для дум кабинетов. Но смелые мечты вовсе не совпадали с мыслями даже ближайших назначенных ими же помощников. Поэтому правили те в окружении предателей. Но по-иному и не могло быть. Правда, один начал догадываться об этом. Но лишь догадываться. И страшно никому не стало. Само же отсутствие страха друг перед другом сближало. И успокаивало. А на всех приёмах, где они необыкновенно часто показывали как бы невзначай свои дорогие часы, обсуждалось лишь одно — кого назначить следующим мэром. Искренне полагая, что «не боги горшки обжигают», а также помня выражение классика о «кухарке», члены этой, как уже говорилось, самой малочисленной группы с рвением начинали делать и делить одно и то же, не понимая разницы в двух великих русских глаголах. Но и это было объяснимо — гораздо свободнее владели они наречиями иностранными. А там такой разницы нет. Как между «ты» и «вы» в великом колониальном языке. Ну не понимали они разницы.

Никто давно уже не помнил имён градоначальников, так похожи были дела одних на обещания других или наоборот, что можно было запутаться не только в именах, но и в должностях, которыми те обменивались слишком часто. Чего греха таить, порой путали, кому в какую дверь сегодня идти, и потому держали отдельный департамент по табличкам на кабинетах, который и хранил расписанный календарь великого Цезаря.

Так и текло потихоньку время. Годы шли, но ничего не менялось. Все даже стали привыкать к размеренной жизни, постепенно приходя к мысли, что и так неплохо. Честно говоря, люди и раньше-то не особо верили в лучшее, понимая, что всё обещанное — на самом деле утраченное, но забытое усилиями властителей, уже канувших в Лету. И с присущей народу хитринкой наблюдали, как «нынешние» старались убедить их детей, будто ни счастливого детства, ни лучшего в мире образования, ни достойных, да и вообще добрых отношений между людьми никогда в городке не было. А цены никогда не снижались. Это единственное, что им пока удавалось. Покашливание народа в кулак по баням не устраивало поэтов, в отличие от власти и пишущих детективы. Последние, в благодарность за приглашения, даже придумали начальству объяснение — табак. История же той, прежней жизни была предана забвению. Как и в семнадцатом. Ловко и удачно. Опять же, согласно традиции.