Он не отваживался заговорить с незнакомкой в этой странной обстановке. Женщина внимательно осмотрела его с ног до головы и сказала, словно обращаясь к кому-то за его спиной:

– Вы, должно быть, фотограф.

Но, когда Эусеби собрался было пробормотать что-то в ответ, незнакомка его перебила:

– Идите за мной, – сухо сказала она.

Он повиновался. Через некоторое время женщина остановилась.

– Мне кажется, я неплохо разбираюсь в людях, и вы из тех, кто всегда готов упасть к ногам дамы.

Почему она завела этот неуместный разговор? «К ногам дамы». Эусеби опустил глаза. Его спутница остановилась в коридоре, пол которого покрывал песок и мелкие ржаво-красные камешки. На стенах было больше свечей, чем на всем пути, пройденном ими раньше. Женщина выбрала это освещенное место, чтобы оставить на полу надпись, как на школьной доске. Носком своего ботинка она вывела: «Они нас понимают» – и пошла дальше.

Значит, чудовища понимают их речь, но не умеют читать. Эусеби обернулся: маленький монстр шел следом за ними и, действительно, не обратил ни малейшего внимания на каракули, оставшиеся на красноватом песке. Сделав несколько шагов, Печальная Дама снова остановилась и заговорила о всяких пустяках. Фотограф воспользовался этой минутой и носком ботинка написал на земле: «Вы в плену?» Она ответила: «Да» – и добавила: «Известите французскую армию».

Эусеби хотел продолжить разговор, но маленький монстр потерял терпение и стал подталкивать его, заставляя двигаться вперед, а дальше пол коридора был каменным. Они не могли ни остановиться, ни обменяться посланиями.

Коридор привел их в пещеру внутри горы, узкое пространство с влажными стенами, похожее на трюм корабля. Все трое вошли – своими размерами помещение могло сравниться с усыпальницей Христа. У одной из стен располагалась прямоугольная каменная лежанка, покрытая тонким матрасом. На ней притулился какой-то человек и дремал. «Дорогой, – сказала Печальная Дама, оповещая об их прибытии, – фотограф уже здесь». Услышав эти слова, незнакомец приподнялся на локтях. Эусеби чуть не грохнулся в обморок: это был он.

Он, Зловещий Каркун.

Невероятно, но факт. Сомнений не оставалось. Это был он: его пузцо, черная борода, затуманенный взгляд – и облако винного перегара, которое повсюду сопровождало этого типа… Что он здесь делает?

«Обитель природы. Природа – наша обитель». Каждый раз, когда Хик-Хик устраивался на диване в студии Наполео Аударда, перед его глазами оказывался плакат, на котором железнодорожные рельсы уходят к горным вершинам. Решив скрыться из города, он поддался бессознательному порыву, точно так же, как Эусеби Эстрибиль: отправиться куда-нибудь далеко, очень далеко, в те края, куда доставит поезд, изображенный на плакате. На самом деле они сели в один и тот же поезд, который столько раз видели в студии. Фотограф ехал первым классом, а Хик-Хик – зайцем. Когда железнодорожные рельсы закончилась, Эусеби снял комнату, а его враг отправился бродить по горам.

Все это случилось много месяцев назад, теперь уже было неважно, как и почему события развивались именно таким образом. Факт налицо: Эусеби видел перед собой человека, которого прогнал с дивана в своей студии. Теперь ему крышка. Единственным лучиком надежды для фотографа мог служить только отрешенный вид Зловещего Каркуна, который, казалось, пребывал в оцепенении и даже не посмотрел в его сторону. И на женщину он тоже не обращал внимания. Отношения этих двоих, этой странной пары, представлялись совершенно нереальными. Их слова казались вымученными, и друг друга они не слушали. Эусеби подумал, что, если бы привидения существовали, они, наверное, вели бы подобные разговоры, похожие скорее на параллельные монологи. Каркун отхлебнул немного вина из бутылки и устремил на фотографа пристальный взгляд; в его черных глазках блеснула искра сознания.

– Мы знакомы? – спросил он.

У Эусеби задрожали колени, он вцепился в свой штатив, чтобы не упасть, и пролепетал неубедительно:

– Нет, сеньор.

Каркун посмотрел на него еще пристальнее и заявил:

– По тебе сразу видать, что ты реакционер.

К счастью, Печальная Дама вступилась за Эусеби:

– Никакой это не реакционер, я тебе уже говорила: он фотограф.

Заспанный хозяин комнаты в ответ только пробормотал:

– Ах, да, наконец.

И они втроем зашагали по бесконечным переходам в недрах горы. По дороге Зловещий Каркун все время препирался с Печальной Дамой, но к Эусеби их спор не имел ни малейшего отношения, они рассуждали о плевательнице.

Он визжал, точно разъяренная горилла, а она бесстрашно и твердо отстаивала свое мнение, повторяя: «Хватит уже плевательниц!» Вокруг спорящей пары стали собираться чудовища. Возбужденная пререканиями людей толпа монстров заколыхалась в безумном танце. Их становилось все больше, а впереди оказался самый низкорослый из всех; он то и дело переводил взгляд с женщины на мужчину и обратно, словно ожидая какого-то приказа. Но спор затягивался, а распоряжений не последовало, и потерявшие терпение чудовища принялись вымещать свое раздражение на маленьком собрате, хлеща его языками, словно плетьми. Удары были такими яростными, что некоторые из них даже отсекали куски его конечностей. Эусеби проглотил таблетку «Алленбуриса», вытер платком пот со лба и сказал себе: «Боже, куда я попал?»

Спорящая пара ушла далеко вперед, Эусеби отстал. Он думал только о том, чтобы не потеряться в этом лабиринте подземных переходов, но поспевать за Зловещим Каркуном и Печальной Дамой было непросто: предаваясь своей распре, они, казалось, совершенно забыли о его существовании. Фотограф боялся отстать от хозяев пещеры и бежал за ними наперегонки с толпой чудовищ, которые следовали за парой, как железные опилки за магнитом. Все обогнали его – и люди, и монстры. Сам не понимая, как это случилось, Эусеби очутился одновременно в глупейшем и ужасающем положении. Ему приходилось тащить треногу, старомодную и громоздкую камеру цирюльника, аппарат «Кодак № 1» и пиджак. Тяжелая ноша мешала двигаться быстро, и очень скоро странная пара, сопровождаемая толпой чудовищ, скрылась за поворотом и исчезла в каких-то закоулках. Эусеби окончательно потерял их из вида.

Оказавшись в полном одиночестве в подземной части горы, напоминавшей катакомбы, он не мог поверить в происходящее. Хорошо еще, что огоньки свечей, расставленных в выемках стен, позволяли видеть дорогу. По обе стороны галереи виднелись проемы, ведущие в узкие горизонтальные кельи, где было черным-черно, как в глубоком колодце. Эусеби шагал по коридору, и холодные волны сквозняка хлестали его по щекам. Он остался один – или почти один: время от времени на пути встречались чудовища, которые, однако, не обращали на него никакого внимания. Фунгусы пробегали мимо по стенам и по потолку с невероятной скоростью, как огромные тараканы.

Фотограф уже не различал их вдали – ни женщину, ни мужчину. Как это ни удивительно, одиночество и мрачная обстановка пещеры пугали его гораздо больше, чем монстры. Куда подевались его странные клиенты? Их не было видно, слышались только голоса, которые разносило по недрам горы гулкое эхо. Отзвуки слов звучали приглушенно, неразборчиво, но пара явно продолжала спорить: он говорил раздраженно и сердито, она отвечала обиженно и дерзко. Предметом раздора оставалась плевательница. Именно это слово слышалось снова и снова: плевательница. Эусеби закричал: «Сеньор, сеньора!» – но ему ответило только эхо. При этом он по-прежнему слышал их перепалку, упреки и оскорбления. Но где они? Голоса могли доносится откуда угодно, даже из горной породы. Эта сцена наводила фотографа на мысль о любовниках, которые провели вместе тысячу лет, о двух существах, объединенных когда-то любовной страстью. Безжалостное время не пожалело их чувства, и теперь им оставалась только горечь воспоминаний о былом счастье. Оболочка любви, такая же пустая, как эта Пустая гора.